Nikitin3

Воронеж. 1859, ноября П
Не знаю, с чего и как начать свое письмо
к Вам, мой милый друг, Николай Иванович! . .
Сердце мое облито кровью; удар еще так недавно
разразился надо мною, что я решительно
не могу привести в порядок своих мыслей: в голове
моей все перемешалось и перепуталось. . .
Общий наш добрый знакомый, или, лучше
сказать, общий наш друг, И. А. Придорогин
вчерашний день, в 10 час. утра, кончил свое
земное поприще. Он до конца жизни сохранил
ясность рассудка и силу памяти. Последние
слова его, между прочим, были следующие:
«Скажите Второву, Де-Пуле и Никитину, что
я горячо их любил». Семейство покойника совершенно
потерялось; вопль и рыдания слышны
по всему дому. Бедная Евпраксия Алексеевна
*, эта сестра милосердия, посвятившая себя
всецело на служение своим ближним, убита печалью.
Не знаю, достанет ли у нее силы перенести
эту печаль. К несчастию, я не могу
сказать ей в утешение ни одного слова, не могу
отдать последнего поклона и поцелуя моему
усопшему другу, потому что сам лежу болен.
Вчера заехал ко мне Де-Пуле, сообщил
мне нечто о последних минутах покойника и
замолчал. Так сидели мы около 2-х часов.
О чем было нам говорить? Горе еще слишком
свежо; мы не могли усвоить себе мысли, что
Придорогин более не существует.
Итак, теперь в Воронеже меньше одним из
самых лучших людей. Я хорошо знал моего
друга. Знал его горячую любовь к добру, любовь
ко всему прекрасному и высокому, его ненависть
ко всякой пошлости и произволу, его
младенческую впечатлительность, и — что же?
Какой плод принесло ему все это в жизни?
Увы! Жизнь ничем его не вознаградила, ничего
не дала ему, кроме печали, и страдалец умер
с горьким сознанием, что сам он не знал, зачем
жил. . . Теперь в городе идет говор: «Придорогин
умер! . . Умер Придорогин! . .» Опомнились
умные купчики! а давно ли?.. впрочем,
бог им судья: не ведали, что творили. Дня
через два будет жениться какой-нибудь богач —
и Придорогина забудут среди толков о новой
свадьбе. . .
О, род людской, достойный слез и смеха! 2
Простите, не могу более писать.
Поистине, мой милый друг, Николай Иванович,
меня неожиданно обрадовало известие
о напечатании в числе 4.000 экз. моих стихотворений.
Меня известил об этом служащий
у В. А. Кокорева, Иван Гаврилович Кокорев,
причем сделал мне вопрос: сколько
экземп. желаю я получить для продажи в моем
магазине? Я отвечал— 150 и просил прислать
их немедленно. В. А. Кокореву я написал
благодарственное письмо. Ей-ей, я бешусь на
самого себя: видит бог, как я благодарен Василию
Александровичу, как глубоко его уважаю,
а письмо мое к нему вышло какое-то официальное.
Я решительно становлюсь втупик, когда
доходит дело до пера и бумаги, когда нужно
сказать много, горячо и искренно. Наружность
книжки, бумага, переплет, печать — просто
прелесть. Да, мой бесценный друг, уж Вы не
посрамите себя, когда возьметесь за какое-либо
дело. (Книжка прислана мне напоказ И. Г. Кокоревым.)
А что же Вы сделали с «Кулаком»?
Не знаю, как бы пошел он в других местах,
а у меня непременно продавался бы хорошо,
потому что его частенько спрашивают. Слово
продажа вертится у меня на языке по весьма
понятной причине: я должен Ф. И. Салаеву
в Москве 628 руб. сер. Ведь, это денежки!
Между тем, нужно выписывать журналы на
1860 г., подавать купеческий капитал и прочее,
и прочее, а денег нет ни гроша; вся надежда
на добрых людей и божию милость. Авось перевернусь!
Здоровье мое поправляется: я выхожу теперь
из комнаты, хотя весь увязанный и укутанный,
но, все-таки, выхожу; остается кашель
и постоянная, не утихающая ни на минуту,
боль в боку. Вот Вам и поездка моя в Москву
и Петербург! 1
Мечты, мечты! где ваша сладость?
' I *
Семейные мои дела текут попрежнему, с
прибавлением одной новости: на мне лежат все
расходы по дому, по содержанию прислуги и
так далее, и так далее; весь доход с дома (до
300 руб. сер.) получает старик 2 и, увы! этой
суммы ему недостает! На возражение мое, что
я не в силах выносить на своих плечах всю
домашнюю обузу, — он отвечал: «А кто тебя
родил, поил и кормил? Кто тебя воспитал? Ну,
ступай и живи себе, где хочешь! . .» Не следовало
бы мне говорить об этом, да сердце
чересчур наболело...