Nikitin3

Мне хотелось бы долго, долго с Вами говорить,
но. . . вот беда: я боюсь навести на Вас тоску
и скуку. Мне кажется, что, пробегая эти строки.
Вы теряете терпение и притоптываете Вашей
прекрасной ножкой, восклицая: «Несносный
человек!» Вот уж, и несносный. . . А я думаю,
Вы не выходите из терпения, когда несетесь в
галопе с каким-нибудь раздушенным господином,
рассыпающим перед Вами яркие цветы
восточного красноречия. Вот Вы устали и сели
отдыхать. Дыхание Ваше горячо, щеки покрыты
румянцем, неровно поднимается грудь, —
а этот господин стоит за Вашим стулом и, картинно
изгибая свою спину, снова сыплет перед
Вами цветы восточного красноречия и дышит
на Ваше полуоткрытое плечо. Позвольте же
Вам сказать, только не вслух, а на ушко:
«теперь уже не Вы, а я теряю терпение; я постараюсь
найти случай пробить насквозь медный
лоб этого полотера неотразимой эпиграммой».
. . Ух, каким холодом вдруг пахнуло от
Вашего лица! Понимаю, понимаю. ..
Я вас не смею раздражать,
И повинуюсь молчаливо,
И хоть совсем не рад молчать,
Молчать я буду терпеливо.
«Но, ради самого Христа,
К чему вся эта пестрота,
Вся эта смесь стихов и прозы.
Все это шутки, или слезы?» —
Меня вы спросите. — «Увы!
Отчасти плод тяжелой скуки,
Отчасти плод душевной муки
И нездоровой головы».
При том, скажу чистосердечно,
На вас мне трудно угодить:
Едва шутить начну беспечно, —
Сейчас упрек: «зачем шутить!»
Не весел я, — опять укоры,
Опять нахмуренные взоры;
Но как же быть мне, мой творец!
Assez! 2 Довольно, наконец.
За то, что врал напропалую,
За то, что мучил этим вас,
Склонив колени, в этот час
Прах вашей ножки я целую.
А ручку можно ли пожать?
Нельзя? Так что и толковать!
К чему излишняя награда?
Такая милая отрада
Меня с ума б теперь свела,
А вы. . . вы не творите зла.
Мне остается перед вами,
Приняв вид скромности святой,
Стоять с поникшей головой
И с потупленными глазами,
Или забыть весь свет, — и вдруг
Воскликнуть .....................................
Угадайте, что я здесь хотел сказать? Держу
пари, что не угадаете. Ну-с, а я не докончу
стиха ни за что на свете, из опасения навлечь
на себя Ваше нерасположение, что было бы
для меня слишком грустно.
Я думаю, по случаю наступающего праздника,
Вы находитесь теперь в страшных хлопотах:
отдаете разные приказания Вашей прислуге,
торопливо переходите из комнаты в
комнату, гремя связками ключей, как хозяйка,
серьезно озабоченная своим делом, и так далее.
То ли дело вот я: по мне хоть травушка не
расти: как себе там знают, так и делают; я решительно
ни в чем не принимаю участия,
только время от времени раскрываю бумажник
при докладах: вот то-то нужно купить, да вот
этого недостает.
Сейчас получил от Гагена свой портрет и
укупорил его с тем, чтобы к Вам отправить.
Портрет вышел очень удачен: мое обыкновенное
выражение лица схвачено совершенно (первый
портрет не удался и брошен); как видите,
личность печальная и весьма некрасивая. Положите
ее куда-нибудь подалее, в уголок, чтобы
она не всем бросалась в глаза и не наводила
на добрых людей тоски задумчивым выражением
своих глаз. Но с Вашей стороны эта
грустная личность, право, заслуживает некоторой
симпатии. На этой бумаге, в этих неподвижных
чертах, мне кажется, должно бы быть
что-нибудь живое, быть может, лучшая часть
моей души, по весьма простой причине: в то
время, когда снимали с меня портрет, я думал
о Вас; поймите, что я хочу сказать, и поверьте
моему слову, только об одних Вас. Мне будет
очень больно, если, по прошествии некоторого
времени, он будет Вами заброшен и окончательно
забыт, как забываются все старые, бесполезные
вещи. Неужели это может случиться
так скоро?.. Почему же и не так! — отвечает
мне какой-то насмешливый голос. Но когда же
Ваш портрет я буду иметь счастие получить?
Когда же? Он хранился бы всегда около моего
изголовья. Первая моя мысль, при наступлении
дня, была бы о нем. Он глядел бы на меня во