Nikitin3

довольно равнодушно. Вечером, по распоряжению
местного начальства, город был иллюминован,
но особенного движения не было заметно
в освещенных улицах. Дело другое, если бы
иллюминация вызвалась самым событием, как
выражение общей радости; к сожалению, это
было не так. Мне кажется, это произошло оттого,
что народ слишком утомился ожиданием
решения вопроса, о кото-ром идет здесь речь.
Есть и другие причины, но изложение их потребовало
бы слишком много времени и места,
а потому я считаю его неудобным. Согласитесь,
— ведь, есть чему порадоваться: . такие
дела, как, напр., уничтожение кантонистов,
устройство железных дорог и, наконец, это последнее
великое дело — освобождение крестьян,,
могут не затронуть только человека крайне тупоумного
или бездушного, но все живое, все, способное
мыслить и чувствовать, поймет их значение
и не может не радоваться. Эти дела будут
лучшею страницею в истории императора
Александра П-го, страницею блистательною.
Снимать цепи с миллиона подобных себе,
разумных существ, — такая доля выпадает не
многим монархам. Народ еще хорошо не понял,
как много для него сделано; когда он поймет
это, Вы увидите, что из него выйдет, как
он переродится. Его апатия имеет исторический
смысл, но она уступит духу нового времени,
духу просвещения и развития. Поймите, какое
светлое будущее ожидает наше потомство, какая
лежит перед нами широкая дорога! У меня дыхание
захватывает от восторга, когда я об этом
думаю! . . Теперь носятся слухи о преобразованиях,
имеющих быть в наших духовных учебных
заведениях 2. Проект преобразования, говорят,
уже. написан и напечатан в небольшом
числе экземпляров для лиц, которые будут заседать
в особом, нарочно устроенном по этому
поводу, комитете. К сожалению, носится слух,
что человек, написавший его, принадлежит
к известной касте, стало быть, от него нельзя
ожидать ничего доброго. Что нужды!— Лишь
бы позволили говорить о нашем духовенстве, —
тогда литература сделает свое дело, точно так,
как она сделала его в вопросе об освобождении
крестьян. Быть может, я кстати появлюсь на
сцене. Надсбно Вам сказать, что я написал довольно
большую по объему статью: «Записки
семинариста». Цензура долго меня мучила, наконец,
пропустила ее с некоторыми прзбглами.
Статья эта напечатается в «Воронежской Беседе»,
издаваемой Глотовым, под редакциею Де-
Пуле. Воображаю, каким сюрпризом покажется
она нашему духовенству, в особенности лицам
учащим! Впрочем, я человек не совсем робкий,
и чем более будет против меня криков, тем более
я буду радоваться: эти крики послужат доказательством,
что я прямо попал в цель, задел
за больное место.
Если бы Вы знали, какой теплый, какой
солнечный день был у нас вчера! Представьте,
— я слышал утром пение жаворонка; 10 марта—
это редкость! Зато как же я был рад его
песне! Я люблю этого предвестника весны едва
ли не более, чем соловья. Вы не удивляйтесь
этому: жаворонок как-то необыкновенно поэтически
умеет себя обстановить. Слыхали ли Вы
его песню в степи, перед восходом солнца,
когда края неба горят в полыме, по краям степи
лежит еще прозрачный утренний туман, когда
Вы видите перед собою только сгепь да небо
и подле ни одной живой души? Серебряные
звуки льются с синей выси навстречу медленно
восходящего солнца и провожают Вас, куда бы
Вы ни ехали, с горы или на гору. О! мне знакома
эта песня, и я не могу ее не любить! Простите,
что я немножко заговорился. Мне,
знаете ли, сделалось отчего-то немножко скучно,
— вот я и повел с Вами речь. Если минута
для этой речи выбрана мною не совсем кстати,
— пожалуй, побраните меня, — что ж такое!
Я никогда не слыхал, как говорит раздраженная
женщина, — вероятно, очень хорошо. Право,
побраните, только, ради бога, поскорее! Ъаша
молчаливая досада была бы чистым наказанием
для меня, всегда готового Вас слушать.
Всем сердцем преданный Вам
И. Н.
ICO. П. А. М АТВЕЕВОЙ
Воронеж [1861,] марта 21-го
Вот видите, как Вы строги, как искусно Вы
умеете ловить меня на слове! Я сказал, что
мне скучно, что мне не с кем обменяться словом,
— и написал Вам несколько строк; Вы
поймали мое слово и даете ему обратный
смысл, так что я, употребивший его, чуть не
попадаю в родные братья тех милых людей, на
медных лбах которых выступает крупными
буквами неизгладимая надпись: «дурак». . .
Кому же охота читать строки, написанные от
скуки? Это справедливо. Но позвольте несколько
оправдаться. Я думаю, Вам известно,
что есть скука, происходящая от праздности,
от нечего делать, тем более порядочное, умное,