Nikitin3

Федор Федорович и так хватит об пол своего
любимца, что бедное животное ошалеет, проберется
в какой-нибудь угол и, растянувшись на
полу, долго испускает жалобное: мяу! мяу!
Я заметил, что Федор Федорович бывает в
наилучшем расположении духа в праздничные
дни, после сытного обеда, который оканчивается
у него объемистою мискою молочной каши, немедленно
запиваемой кружкой густого красного
квасу. В прошлое воскресенье, едва кухарка
успела убрать со стола посуду и подмести комнату,
Федор Федорович лег на диван, подложил
себе под локоть пуховую подушку, приказал
мне подать огня для папиросы и крикнул:
«Г ришка!» — «Ась!» — отвечал Г ригорий из
передней. — «А, ну-ка, поди сюда». Мальчуган
вошел и остановился у притолки. Посмотрел
я на него, — смех да и только: волосы всклокочены,
лицо неумыто, рубашка в сальных пятнах,
концы старых сапог, подаренных ему Федором
Федоровичем, загнулись на его маленьких
ногах вроде бараньих рогов. Но молодец он,
право: как ни дерут его за вихор, всегда весел!
«Ну, что ж, ты был сегодня у обедни?» — спрашивает
его Федор Федорович. — «А то будто
нет». — «И богу молился?» Григорий почесался
о притолку и ухмыльнулся. — «Как же не молиться!
на то церковь». — «Ну, где ж ты
стоял?» Григорий смеется. «Чему ты смеешься,
stultus?» Звук незнакомого слова так удивил
мальчугана, что он фыркнул и убежал в переднюю.
«Ты не бегай, рыжая обезьяна! Пошел,
сними с меня сапоги!» Григорий повиновался.
Между тем Федор Федорович лениво зевал и
осенял крестом свои уста. «Ну, рыжий! хочешь
взять пятак?» — «Хочу», — отвечал рыжий и
протянул за пятаком руку. «Э, ты думаешь —
даром? Представь, как продают черепенники,
тогда и дам». Мальчуган остановился середь
комнаты, прищурил глаза и, медленно размахивая
правою рукою, затянул тонким голосом:
Эх, лей, кубышка,
Поливай, кубышка,
Не жалей, кубышка,
Хозяйского добришка.
З а хозяйской головою
Поливаем, как водою.
Кто мои черепенники берет,
Тот здрав живет.
Подходи!..
При последнем слове он бойко повернулся
на каблуке и топнул ногою об пол. Вслед затем
я получил приказание остановить маятник часов,
и Федор Федорович погрузился в безмятежный
сон.
Октября 6
Заходил я, ради скуки, к Яблочкину и застал
его, как и всегда, за книгою. Он сидел
перед окном, подперев руками свою голову, и
так был углублен в свое занятие, что не слыхал,
как я вошел. «Ты, брат, все за книгами», —
сказал я, положив руку на его плечо. Он
вздрогнул и быстро поднялся со стула. —
«Тьфу! как ты меня испугал! Отчего ты так
редко у меня бываешь? Или боишься своего наставника?»
— «Что за вздор! — отвечал я, —
нашлось свободное время, вот я и пришел. Нет
ли чего почитать?» — «Я тебе сказал: только
бери, книги найдутся». — Яблочкин вздохнул и
прилег на кровать. — «Грудь, душа моя, болит,
— сказал он, смотря на меня задумчиво и
грустно, — вот что скверно! Ах, если бы
у меня было твое здоровье, чего бы я не сделал!
чего бы я не перечитал! Лентяй ты,
Вася!» — «Нет, Яблочкин, ты меня не знаешь, —
отвечал я несколько горячо, — я так зубрю
уроки, что другой на моем месте давно бы слег
от этого в могилу, или сделался идиотом». Он
посмотрел на меня с удивлением. — «Откуда же
в тебе эта любовь к мертвой букве?» — «Тут
нет никакой любви. Я смотрю на свои занятия,
как на обязанность, как на долг. Я знаю, что
этот труд со временем даст мне возможность
принести пользу тем, в среде которых я буду
поставлен. Знаешь ли, друг мой, — продолжал
я, одушевляясь, — сан священника — великое
дело. Эта мысль приходила мне в голову в бессонные
ночи, когда, спрятав учебные книги,
усталый, я бросался на свою жесткую постель.
Вот, — думал я, — наконец, после долгого труда,
я удостоиваюсь сана священнослужителя. Падает
ли какой-нибудь бедняк, убитый нуждою, я поддерживаю
его силы словом евангельской
истины. Унывает ли несчастный, бесчестно
оскорбленный и задавленный, — я указываю
ему на бесконечное терпение божественного
страдальца, который, прибитый гвоздями на
кресте, прощал своим врагам. Вырывает ли
ранняя смерть любимого человека из объятий
друга, — я говорю последнему, что есть другая
жизнь, что друг его теперь более счастлив, покинув
землю, где царствует зло и льются
слезы. . . И после этого, быть может, я приобретаю
любовь и уважение окружающих меня
мужичков. Устраиваю в своем доме школу для
детей их обоего пола, учу их грамоте, читаю и
объясняю им святое евангелие. Эти дети становятся
взрослыми людьми, разумными отцами и
добрыми матерями. ..Ия, покрытый сединами,
с чистою совестью ложусь на кладбище, куда,