Nikitin3

преступление было бы; не важное. Экая бурса!
Попала на одну ступень и окаменела: ни молодеет,
ни стареется. . .»
В эту минуту, с журналом в руке, вошел в
комнату гимназист, сын старушки. Яблочкин отрекомендовал
ему меня, как своего лучшего товарища.
При постороннем человеке мне тотчас
сделалось неловко, и я ломал свою голову из-за
пустейшего вздора: опять .ли сесть мне на прежнее
место, или приличнее будет постоять.
Гимназист обратился к Яблочкину: «Алексей
Сергеич! я прочитал вот в этом номере «Отечественных
Записок» одну из статей: разбор сочинений
Пушкина. Что за язык! Что за энергия!
Только, знаете ли, я не доверяю похвалам,
которые рассыпаются здесь его антологическим
стихотворениям. Они мне не нравятся. Я люблю
более всего то, что берется прямо из окружающей
нас жизни».
— В вас мало поэтического чутья. Что ж
такое! Вам не нравится и «Каменный гость»
Пушкина?
Тут у них начался спор о художественном
воспроизведении действительности в поэзии, об
образности, о пластике. Из слов их я понимал
немногое, не хочу таиться; самолюбие мое
сильно страдало. Наконец, старушка зачем-то
кликнула своего сына, и он ушел.
«Этот господин, верно, хорошо развит», —
заметил я Яблочкину.
— Ничего. Он отличный малый. Трудится
много, читает с толком. Развитием своим обязан,
конечно, не гимназии, от которой пахнет
мертвечиною, а самому себе.
«Нет ли у тебя чего-нибудь почитать? Дай,
пожалуйста», — сказал я.
— Насилу ты надумался. Бери, душа моя,
книг достанет. Вот «Мертвые души» Гоголя; не
читал?
«Нет». /
— Ну, возьми.
7
Скоро будет полночь. На дворе шумит
дождь. За стеною храпит Федор Федорович, и
где-то изредка чирикает сверчок. Я только что
дочитал «Мертвые души» и спешу сказать
о них несколько слов под влиянием свежего
впечатления. Я взялся за книгу еще с утра.
Нечего говорить, что я читал ее с увлечением.
Время, проведенное мною за обедом, казалось
мне бесконечно длинным, и я вертелся на
стуле, придумывая, под каким бы предлогом
выйти из-за стола, чтобы снова приняться за
чтение. «Или ты нездоров?» — сказал мне Федор
Федорович. — «Нет, ничего». — «Что ж ть£
вертишься?» — «Так. Есть что-то не хочется».—
«Ну, выходи. Кто ж мешает?» И я вышел.
Так вот кто этот Гоголь! . . И об этом-то
Гоголе одному из наших наставников угодно
было выразиться, что произведения его пахнут
кухнею и конюшнею, что им выведены на сцену
какие-то обжоры и разная сволочь, что все это
уродливо и безобразно. Ну, нет, почтеннейший
наставник! Уж на этот раз позвольте с вами не
согласиться. Чичиков, Плюшкин, Собакевич,
Ноздрев — это такие личности, которые никогда
не выйдут из моей памяти. Читая книгу, мало
того, что я их вижу, — мне кажется, я их осязаю,
мне кажется, я чувствую их дыхание.
Жизнь ключом бьет из каждой строки! Господи,
да какой же я дурак! Прожить 19 лет и не прочитать
ни одной порядочной книги!.. Все живое
до того мне чуждо, как будто я существую
на другой планете, и нет у меня ни костей, ни
плоти. Но, слава богу! этот день не пропал
у меня даром.
Яблочкин дал мне еще несколько книг. Но
читать почти некогда: так много времени отнимают
классы и затверживанье наизусть разных
уроков. Право, досадно! Иногда сидишь, сидишь
в классе и задашь себе, ради скуки, вопрос:
из-за чего я тут сижу? И никак не решишь
этого простого вопроса. Сегодня, например,
в 11 часов утра, явилась в класс высокая,
тощая и бледная фигура, одетая, по своему
обыкновению, в длиннохвостый фрак со светлыми
пуговицами. Это был наставник, читающий
нам геометрию. После молитвы «Царю
небесный», черный фрак двигался несколько минут
из угла в угол по классу, затем последовали
старческий кашель, щелчок по табакерке,
нюханье табаку и вытирание носа платком. Мы
ко всему этому привыкли и ждали, что будет
далее. «Дайте мне мелу!» Ученик подал ему кусок
мелу и вытер грязною тряпкою черную
доску. Так как тряпка была в мелу и выпачкала
ему руки, он ударил ладонью об ладонь и при
этом, разумеется, счел н у ж н ы м , на потеху товарищей,
скорчить рожу. И вот на доске появились
углы и треугольники. Геометрия не считается
у нас в числе главных предметов преподавания,
и потому на черчение наставника
никто не обращал ни малейшто внимания. Он
останавливал время от времени свою работу,
нюхал табак, поглядывал наискось на изображенные
им круги и треугольники и снова продолжал:
АВ АС = AD + АС = S, и притом
10