Nikitin3

меня, пожалуйста, извините: может быть я
ошибаюсь), мне кажется, было бы сообразнее
с делом видеть его в начале не 2-го разряда,
как он у вас стоит, а в конце 3-го. Впрочем,
вероятно, вы имеете на это свое основание».
Наставник проглотил позолоченную пилюлю
и стал извиняться, что он ошибся, и уверять,
что на будущее время он постарается быть более
осмотрительным.
После класса я заходил за книгою к своему
товарищу, который живет в семинарии на казенном
содержании. Мне случилось быть в первый
раз в нумере бурсаков. Это огромная, высокая
комната, по наружности похожая на наши
классы, с тою разницею, что она, хоть и экономно,
но все же ежедневно отапливается. Вокруг
обтертых спинами стен стоят деревянные,
топорной работы, кровати. Простынь на них
нет; подушки засалены; старые, сплюснутые
матрацы прикрыты изношенными, разодранными
одеялами. На полу пыль и сор. И какой
пол! Доски стерты каблуками, и только крепкие
суки упорно противятся сапогам и времени
и подымаются со всех сторон бугорками. Между
досок щели. В углу — отверстие: смелые, голодные
крысы не побоялись прогрызть казенное
добро! . . Окна запушены снегом, и так
плотно, что самому зоркому глазу невозможно
видеть, что делается на улице и даже есть ли
здесь улица. Сквозь разбитые и кое-как смазанные
стекла порядочно подувает холодом, но
я не слышал, чтобы кто-нибудь жаловался: кажется,
здесь ко всему привыкли. Покамест мой
товарищ доканчивал выписку из моей книги, я
присел на его кровать. Ничего! матрац не
жестче доски, стало быть, на нем еще можно
спать. Ученики сновали взад и вперед по комнате.
Один полураздетый, в толстом и грязном
белье, лежал на своей кровати с глазами, устремленными
на тетрадку, и с видимым удовольствием
доедал кусок черного хлеба. Другому
захотелось покурить. Курить не велят, поневоле
поднимешься на хитрости. Он подставил к
печке скамью, открыл вверху заслонку и, стоя
на скамье, пускал дым в трубу. Вдруг я почувствовал
что-то неприятное у себя на шее,
хвать — клоп! Этакая мерзость! Воображаю,
как было бы покойно провести здесь ночь. . .
«Ты докончил выписку?» — спросил я своего
товарища.
— Докончил.
«Каково вы тут поживаете?»
— Ничего. Семья, брат, большая: 20 человек
в одной комнате.
«А как у вас распределено время?»
— Утром бывает общая молитва и мы все
поем. Потом один становится к налою и несколько
молитв прочитывает. После класса
позволяется немного отдохнуть. Уроки учим в
зале. Вечером опять общая молитва. Кто хочет, и
после ужина можно заниматься, прочие ложатся
спать. Ты никогда не был у нас в столовой?
«Никогда. Я думаю, там почище, чем здесь?»
— Чистота одинакова. А воздух там хуже:
из кухни, верно, чем пахнет. Просто — вонь!
«Как же вы там садитесь за столы?»
— Известно как, по классам: словесники
особо, мы особо, богословы тоже. Богословы
едят из каменных тарелок, мы и словесники из
оловянных; ложки деревянные, да такие, брат,
прочные, что в каждой будет полфунта весу.
Сторожа разносят щи и кашу. Вот тебе и Еге.
«Кушанье-, стало быть, всем достается поровну?»
— Ну, нет. У богословов бывает побольше
говядины, у нас поменьше, у словесников чутьчуть.
Первые едят кашу с коровьим маслом; у
нас она только пахнет коровьим маслом; у словесников
ничем не пахнет. Каша, да и только.
«А в постные дни что же подают?»
— Кислую капусту с квасом. 1_Ци из кислой
капусты. К каше выдается конопляное масло
в том же роде, как и коровье.
«А блины на сырной бывают?»
— Иногда бывают. Крупны уж очень пекут:
одним блином сыт будешь.
«И с коровьим маслом?»
— С конопляным. Иногда с коровьим — для
запаху.
«Это, верно, не то, что дома. . .»
— н ичего. Был бы хлеб, жив будешь. У меня
и дома-то едят не очень сладко. Отец у меня
пономарь; доходы известные: копейка да
грош, да и тот-не сплошь.
После этого разговора я шел в раздумьи
вплоть до моей квартиры, и комната моя, после
нумера, в котором я был, показалась мне и
уютною, и чистою.
У нас производится теперь раздача билетов,
без которых ученики не имеют права разъезжаться
по домам. Мне всегда бывает приятно
толкаться в это время в коридоре, в толпе товарищей,
всматриваться в выражение их лиц и
угадывать по нем невидимую работу мысли.
Получившие билеты весело сбегают по широкой,
грязной лестнице от инспектора, который их
выдает. Вот один останавливается на бегу и с
беспокойством ощупывает свой боковой карман:
21