Nikitin3

4 И . Н и к и т и н
Душе простор, уму свобода. . .
Да, ум наиг многое постиг:
О благе бедного народа
Мы написали груду книг.
Все эти дымные избенки,
Где в полумраке, в тесноте,
Полунагие ребятенки
Растут в грязи и нищете,
Где по ночам горит лучина,
И, раб нужды, при огоньке,
Седой, как лунь, старик-кручина
Плетет лапгишки в уголке,
Где жница-мать в широком поле,
На ветре, в нестерпимый зной,
Забыв усталость поневоле,
Малютку кормит под копной.
Ее уста спеклися кровью.
Работой грудь надорвана.. .
Но, боже мой! с какой любовью
Малютку пестует она!
Все это ныне мы узнали,
И, наконец, — о, мудрый век!
Как дважды два, мы доказали,
Что и мужик наш — человек.
Все суета! . . махнем рукою. . .
Нас чернь не слушает, молчит,
Упрямо ходит за сохою
W недоверчиво глядит.
Покамест ум наш созидает
Дворцы да башни в облаках,
Горячий пот она роняет
На нивах, гумнах и дворах,
В глухой степи, в лесной трущобе,
Средь улиц сел и городов,
И. утомясь, в дощатом гробе
Опочивает от трудов.
Чем это кончится? . . Едва ли.
Ничтожной жизни горький плод,
Не ждут нас новые печали
На место прожитых невзгод.
85
ПОМПНШ1
Ни тучки, ни ветра, и поле молчит.
Горячее солнце и жжет и палит,
И пылью покрытая, будто мертва,
Стоит неподвижно под зноем трава,
И слышится только в молчании дня
Веселых кузнечиков звон-трескотня.
Средь чистого поля конь-пахарь лежит;
На трупе коня ворон черный сидит.
Кровавый свой клюв поднимает порой
И каркает будто вещун роковой.
Эх, конь безответный, слуга мужика,
Была твоя служба верна и крепка!
Побои и голод — ты все выносил
И дух свой на пашне, з сохе испустил.
Мужик горемычный рукою махнул,
И снял с него кожу1 и, молча, вздохнул.
Вздохнул и заплакал: «Ни што, мол, не
в прок!-. .»
И кожу сырую в кабак поволок.
И пел он там песни, свистал соловьем:
«Пускай пропадает! Гори все огнем!»
Со смехом народ головами качал:
«Гляди, мол, ребята! Он ум потерял —
Со зла свое сердце гульбой веселит.
По мертвой скотине поминки творит».
86
НА ПЕПЕЛИЩЕ
На яблоне грустно кукушка кукует,
На камне мужик одиноко горюет;
У ног его кучами пепел лежит,
Над пеплом труба безобразно торчит.
В избитых лаптишках, в рубашке дырявой,
Сидит он, поник головою кудрявой.
Поник горемычный от дум и забот,
И солнце открытую голову жжет.
Не год и не два он терял свою силу:
На пашне он клал ее, будто в могилу,
Он клал ее дома, с цепом на гумне,
Безропотно клал на чужой стороне.
Весь век свой работал без счастья, без
доли,
Росли на широких ладонях мозоли,