Nikitin3

публику, бог знает в силу чего, сбирая с нее
деньги. «Да ради какого чорта заплачу я рубль
серебр., — говорил один: господин, — в пользу
каких-то литераторов, этих темных личностей,
написавших в последнее время столько мерзостей
против нашего дворянского сословия? . .» —
«Да помилуйте, гг. читающие, — замечал другой,
— неужели чтением гг. Тургенева, Костомарова
J и прочих вы хотите доказать нам, что
вы — грамотные люди?— Не стоило, ей-ей, не
стоило: мы поверили бы вам и на слово, тем
более, что один из вас пишет стихи, другой
просвещает юношество маленькими статейками
о воспитании. ..», и так далее, и так далее. . .
Короче: много затронулось самолюбий. Бог им
судья! Из-за чего волнуются и негодуют эти
недовольные люди, — подумать совестно. Чтение
было в субботу. В воскресенье явилась ко мне
m-me Тулинова и попросила у меня читанное
мною накануне стихотворение; я не захотел подливать
масла в огонь и дал. После обеда зашел
гр. Д. Н. Т[олст]ой и заметил мне, почему
я предварительно не показал ему того, что написал
для публич. чтения. Я отвечал, что в
стихотворении нет ничего такого, что могло бы
быть заподозрено цензурою, и потому беспокоить
его без нужды я считал совершенно лиш*-
ним. «Однакож,— сказал он, — в городе идут
толки; некоторые лица принимают стихотв. ваше
на свой счет». Это меня озадачило. «Ну, а вы,
гр[аф]? что же вы-то о нем думаете?» — «О,
конечно, я не вижу в нем ничего особенного,
иначе там же, в зале, я остановил бы вас, несмотря
ни на что».
Другая новость: в «Русском Слове» напечатаны
воронежские письма, подписанные И. Землянским
(псевдоним) 6, где, между прочим,
говорится о бале купца Петрова, данном по случаю
свадьбы его сына, о Николае Петровиче и
Федоре Леонтьевиче. Письма, по правде сказать,
— порядочное дрянцо. Анекдот о С. . . 7
рассказан чересчур грубо и неискусно, но местный
интерес взял свое; мне не дают минуты покоя
мои подписчики и знакомые: «Пожалуйста,
дайте 3-й № «Русск. Слова». Эта песня
поется с утра до ночи. А сколько предположений,
тонких догадок насчет того, кто писал:
«Кто бы это? уж вот не тот ли? не этот ли?» —
«Нет, господа! — восклицает один из моих
знакомых, — письма эти написал архитектор
С И- Соколов 8. Петров, изволите ли видеть, не
позвал его на бал. Соколов тогда же ему пригрозил:
ну, дескать, помни! Ну, вот теперь и
написал. Ей-богу, так, да кроме у нас и
некому». Хороша, чорт побери, рекомендация
для Воронежа! А купцы-то, купцы-то кричат:
«Как!!! целое сословие марать!!! Нет, врешь,
г. сочинитель, ты, брат, не прячься, а выходи
на свет, мы тебе покажем зорю». О, глушь,
родимая глушь, как ты похожа на дождевую,
стоячую лужу: посмотришь — в ней отражается
и небо, и красноватое облако, но стоит только
плюнуть в эту покойную, сонную воду, — все
пропало и начнет подниматься кверху всякая
дрянь. Поговаривают, что в непродолжительном
времени появится в печати статья с ярко обрисованными
личностями, принадлежащими к
нашему купеческому кругу. Воображаю, что
тогда будет! А, ведь, право, недурно, что время
от времени гремит гром (хоть и не очень
звучный) и крестится наш воронежский мужик.
Надежда моя посетить Москв’у и Спб., кажется,
никогда не осуществится. Всему виною
недостаток денежных средств. Между тем, эта
поездка вдвойне для меня необходима: во-первых,
для моих торговых дел, во-вторых, для
здоровья; быть может, под влиянием новых
впечатлений, силы мои укрепились бы в продолжительной
дороге. Главное, я уверен, что я
успел бы в Москве или Спб—е вступить в сделку
с кем-либо из книгопродавцев, променяв или
продав ему моего «Кулака»; а потребность на
него в Воронеже сильная; видно, так и быть:
печатать самому мне не на что.
1-го мая из нашего города уходит артиллерия,
кажется, в Орел. Жаль! — из служащей в
ней молодежи есть очень дельные люди. С удалением
их я [лишусь] потеряю многих подписчиков
на чтение, а досаднее всего, многих добрых
знакомых.
В числе прочих новостей прилагаю Вам и
свое стихотворение, читанное публично 9 апреля.
Не посудите, чем богат, тем и рад. Вот оно:
Обличитель чужого разврата,
Проповедник святой чистоты,
Ты, что камень на падшего брата
Поднимаешь, — сойди с высоты!
Уж не первый в величьи суровом,
Враг неправды и лени тупой,
Как гроза, своим огненным словом
Ты царишь над послушной толпой.
Дышит речь твоя жаркой любовью.
Без конца ты готов говорить,
И, подумаешь, собственной кровью
Счастье ближнему рад ты купить.