Nikitin3

Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Сижу ль один в моем угле,
Не слышу я речей разумных,
Лица не вижу Де-Пуле. . . 5
и так далее. . .
Теперь о новостях.
Ура! И. И- Зиновьев отдал в сборник,
имеющий издаваться Гардениным6, свою
драму; я ее читал: там-то чудес! Перы, лорды,
миледи, аббаты, неприязненное отношение России
к Англии и прочее, с чем имею честь его
поздравить. Ай-да Малыхин! 7 Ну, чорт побери,
держу пари сто пробив одного, — запоет
он песню по напечатании сборника:
Wir waren Narren. . . 8,
а Гар[денин] будет ему аккомпанировать, подергивая
себя за волосы. Суворин готовит
для печати статью: «Литературное бешенство в
Во — же». . .
Тайсе Николаевне глубочайший поклон.
Весь Ваш
insupportable Nikitin э.
so. и . И. В Т О Р О В У
Воронеж. 5 сентября 1860
Теперь я пришел к твердому убеждению,
что Вы, мой милый друг, Николай Иванович,
безнадежно неисправимы: постоянно одолжая
других, Вы сами не терпите даже того, что, повидимому,
только походит на одолжение, а, в
сущности, никаким образом не может им назваться.
Так, например, Вы не только сочли
нужным при первом удобном случае очистить
наш старый, забытый мною счет, но успели
поставить на своем, возвратив мне эти несчастные
два рубля, о которых мы с Вами так
долго спорили в Спб — е. А еще меня называете
упрямым; хороши и Вы! Впрочем, клянусь бородой
Магомета, спор наш еще не окончен:
если Вы не сознаетесь никогда, что эти два
рубля принадлежат Вам, а не мне, тогда мы
вместе их прокутим в каком-нибудь cafe chantant;
все-таки, мне будет легче.
Де-Пуле *, наконец, возвратился. Он порядочно
напугал меня своим молчанием до приезда
в Воронеж. При слухах о разных язвах и прочих
мерзостях, я сильно за него боялся. Но
теперь все слава богу. Что Де-Пуле и его
сестра в восторге от Вашего семейства, — об
этом, я думаю, и говорить нечего.
Пишущие люди нашего богоспасаемого города
разделились теперь на литературные
кружки, образовали разные партии и с развернутыми
знаменами, украшенными надписью:
«Воронеж. Сборн.» или «Провинциальный Вестник»,
готовы выступить на широкое поле quasiлитературной
деятельности. Тошно слушать
эти заученные возгласы о гласности, добре,
правде и прочих прелестях. Царь ты мой небесный!
Исключите два-три человека, у остальных
в перспективе карманные блага, хороший обед,
вкусное вино et cetera, et cetera. . . А знаете ли,
я прихожу к убеждению, что мы ужасно развращены,
что мы — преподленькие люди, едва
ли способные на какой-либо серьезный, обдуманный,
требующий терпения и самопожертвования
труд. Право, так! . .
Теперь два слова о себе. Глиняные вещи,
купленные мною у Берендса, почти все распроданы,
и я послал ему недавно еще 200 руб.
с тем, чтобы он выслал мне новых. Если у Вас
найдется свободная минута, зайдите к нему и
посоветуйте, т. е. просто укажите, что именно
будет удобнее мне послать.
Смирдин — отличный книгопродавец; это
видно из его последнего письма, присланного
мне в ответ на требование мое некоторых книг,
выписываемых мною по поручению учебных заведений:
«Дела, дескать, плохи. . . времена
худы. . . скоро будет светопреставление. . . наши
материальные средства истощились. . . за вами
около 200 р., пожалуйста, вышлите их!» Ах. он
разбойник! Да сколько же прошло времени
с того дня, когда я взял у него в долг книги?
Ведь, это было 1-го июля. Ну-с, погорячившись
надлежащим порядком, я с первою же почтою
отослал ему причитающиеся за мною 199 руб.
сер. (заметьте: рубля не захотел доложить,
чтобы вышло круглое число; не хочу! не стоит
варвар!).
Г. Сеньковский попрежнему мучит меня
медленною высылкою журналов; его я просил
тоже выслать мне счет, по получении которого
поставлю себе священным, так сказать, долгом
покончить с Его Высокоблагородием всякие
сношения. Быть может, он и превосходный человек,
этого качества я у него не отнимаю, но
как комиссионер, он — невыносимо плох.
По торговой части у меня покамест все обстоит
благополучно. Ах, да! забыл с Вами посоветоваться:
хочу застраховать свой книжный
магазин в 10.000 руб. сереб. Как Вы об этом