Nikitin3

Он в восторге. Кланяется дочепям, посылает им
свое благословение и проч. . . Теперь он служит
сторожем при церкви Ильи Пророка. Ему хорошо.
Ив Петербурга, надеюсь, Вы мне напишете
— к а к там и что. . .
SO. ТС. О. Л Л Е К С Л П Д Г О В У -Д О Л Ь Ш И С У
Милостивый Государь,
Константин Осипович.
Нетерпение мое узнать об уч аст и моего
«Кулака» так велико, что я осмеливаюсь отнять
у Вас две-три минуты на чтение этого
письма, хотя понимаю вполне, как дорого Вам
время. Будьте так добры, сообщите мне, где
он — в Цензурном Комитете доселе, или поступил
уже на рассмотрение цензора? Воображаю,
что с ним делает, последний. Впрочем, судя по
тому, что ныне печатается, нельзя слишком
опасаться меча цензуры 1. Взгляните на «Старые
годы» 2 в «Русск. Вестн.» и продолжение
«Мертвых душ» 3, просто — ужас! Читали ли
Вы его кому-нибудь из литераторов? Щепкин
4, конечно, отказался от чтения, да бог
с ним, если уж так. Мне советуют напечатать
какой-нибудь отрывок в журнале, преимущественно
в «Русск. Вестн.»; не думаю, чтобы
это было хорошо: из отрывка не увидят ничего;
читатель скорее составит себе невыгодное
понятие о целом, нежели выгодное. Главное
мое опасение состоит вот в чем: трудно
теперь устранить то предубеждение, которое
возникло у литераторов и публики по выходе
в свет моих первых стихотворений. Издание
моей книжки решительно было для меня несчастием.
Простите, что я говорю откровенно; я
знаю, кому говорю. Разумеется, отдавая Графу
Д. Н. Толстому мою рукопись, я первоначально
радовался, но Г раф продержал ее у
себя, или где бы там ни было, два года; в продолжение
этого времени взгляд мой на многое
изменился. К моему горю, когда я принял
твердое намерение потребовать от Графа мою
рукопись назад, он известил меня, что печатание
началось, следовательно, я спохватился
поздно. Теперь, при выходе в свет «Кулака»,
будет вот какая история: почтеннейший критик
(тот или другой, — все равно) берет в руки
новую книжку, смотрит — Поэма И. Никитина.
«О, — говорит он, — знаем! Как не знать подражателя
бывших, настоящих и едва ли не
будущих поэтов!» После этого понятно, как
прочтется «Кулак»: через пятую на десятую
страницу. . . Поверьте, предчувствие мое сбудется.
Теперь покорнейше прошу Вас вот о чем:
заключение «Кулака», начинающееся стихом:
Прощай, Лукич! Не раз с тобою. . .,
все до конца зачеркните без милосердия. Лишнее.
Все скажут, что я хотел порисоваться, а,
видит бог, я этого не хотел. Далее, к чему эгн
слова:
Придет ли, наконец, пора. . . и прочее?
Поэма должна говорить сама за себя. Наконец,
мнение мое решительно таково, что «Кулак»
произведет большое впечатление на читателя,
з а о с р н у о в п и т е й н ы й д о м и предоставив читателю
полную свободу размышлять о его судьбе.
Может быть, я пришлю к Вам 4 стиха, которые
могли бы усилить впечатление последних,
впрочем, наверное, не знаю; что же до уничтожения
заключения, моя покорнейшая к Вам
просьба о приведении его в исполнение обдумана
строго и хладнокровно 5. Будьте так добры,
хоть в двух строках уведомьте меня, что
с «Кулаком». Я хотел было приложить здесь
одно стихотворение, но. . . неловко. . . по почте,
риск. . . и проч. . .
С чувством глубочайшего уважения и совершеннейшей
преданности имею честь быть
Вашим покорнейшим слугою
1857 г., сентября 9
S1. II. тт. В Т О Г О В У
Ив ан Никитин.
Наконец-то, незабвенный Николай Иванович,
пришла от Вас весточка! Вот Вы где, —
на Севере! Признаюсь, я позавидовал Вашей
поездке по широкой Волге; вот раздолье! . .
Господи! когда-то я вырвусь цз своей берлоги,
полюбуюсь на божий свет, подышу чистым воздухом?
Дома — все те же стены, тот же грязный
двор с обвалившимся посереди сараем, на
улицах — поправка тротуаров, починка мостовых,
на рынке — чищенье, метенье, выравнивание
телег и прочее, и прочее. Просто — невыносимая
тоска! Кажется, и небу наскучило
глядеть на эту мелкую суету, нахмурилось оно,
наморщилось, целый месяц день и ночь плакало
и вот только каких-нибудь два-три дня улыбается,
да и то не очень весело. Но город наш
не смотрит на дурную погоду: белится, румя-