Nikitin3

что в творчестве почтя он вит°л черты, близкие и родственные
революционной демократии.
Не следует думать, что эволюция Никитина шла
только по восходящей прямой. Были у Никитина и на
последнем этапе либеральные предрассудки, были и мотивы
смирения, многого в окружающей действительности
он до конца не понял.
Любопытно, например, отношение Никитина к реформе
1861 года. В письме к Второву он пишет:
«10 марта у нас был объявлен ожидаемый так давно
и с таким нетерпением Высочайший манифест об освобождении
крестьян. Вы, без сомнения, спросите: ну, что?
какое впечатление произвел он на народ?— Ровно никакого.
Мужички поняли из него только то, что им еще
остается два года ожидания. В два года, — говорят
они, — много утечет воды... Большая часть дворовых
будто бы горюет, что им некуда будет деваться без земли,
что ремеслам они не обучались, стало быть, положение
их в будущем ничем не обеспечивается. Это равнодушие
народа в такую минуту весьма понятно по двум
причинам: во-1-х, он еще не знает, как он устроится,
станет ли ему легче в том положении, которое ему предоставляется,
с теми средствами, которые он имеет в своих
руках в настоящее время (а, ведь, эти средства так
скудны!), во-2-х, он до того привык к тому воздуху,
которым дышал доселе, что теперь, когда пахнул на него
новый, более свежий, не чувствует его живительной силы,
не успел даже и понять, есть ли в нем, этом новом воздухе,
живительная сила».
Это письмо характерно в высокой степени. Никитин
не мог не заметить того, что крестьянство не удовлетворено
пресловутой реформой. Никитин не мог не заметить,
что социальных противоречий эта реформа не разрешила,
но революционных выводов отсюда он не сделал.
Больше того, в одном из своих пигем он даже пишет,
что будет грустно, если после реформы не обойдется без
крестьянских волнений. Вслед за либералами он восхваляет
действия правительства и называет их «лучшими
страницами в истории императора Александра II».
Творчество Никитина, наконец, даже в этот период
не освободилось от тех мотивов социального бессилия,
которые были свойственны ему раньше. Он говорит в
стихотворении «Горькие слезы»:
Чужой бедой я волновался,
От слез чужих я не спал ночь, —
И все молчал, и все боялся,
И никому не мог помочь.
Я слышал злу рукоплесканья
И все терпел, едва дыша;
Под пыткою негодованья
Молчала рабская душа!
Бесспорно ошибочным было его стихотворение «Обличитель
чужого разврата», направленное против Некрасова,
хотя за три года до яяпнгаиия этого стихотворения
Никитин говорит в письме к Второву о своем восторженном
отношении к Некрасову: «Да уж как же я его
люблю» *.
Но Никитин не был поэтом смирения. В таких стихотворениях,
как «Хозяин», в образе «прикованного сокола»
Никитину удалось выразить муку и гнев, порабощенного
народа. Он верит в свой народ, в его способность
к социальному прогрессу.
«Вас удивляет теперь, — пишет он Н. А. Матвеевой
27 марта 1861 года, — неразвитость сельского населения,
Вы даже находите ее более между государственными
крестьянами, нежели между крепостными, и потому заключаете,
что уничтожение крепостного права не принесет
таких плодов, на которые надеются передовые люди
нашего времени и вообще все тс, кому дорога наша
родимая сторона. Ясно, что Вы не давали себе труда поглубже
вникнуть в причины, которые стали непроходимою
стеною на нашем пути. Из Ваших слов выходит,
что народ наш неспособен к развитию. Нет, Вы подумайте
сперва о том, что над ним тяготело и тяготеет, о
том, какое окружает его чиновничество, каковы его наставники—
духойенство, как бьечся он из-за насущного
куска, таская во всю жизнь на плечах своих зипун, а на
ногах лапти... впрочем, об этом неудобно говорить на
бумаге, я утомил бы Вас разными печальными подробностями.
Поднимемте этот вопрос тогда, когда мне удастся
побывать в Вашем крае, я постараюсь доказать Вам справедливость
моих слов».
Представления о поэте как о певце смирения предвзяты
и неосновательны. Убедительным опровержением
этого взгляда является поэма «Тарас», окончательно
сложившаяся в 1860 году.
Тема, разработанная в «Тарасе», — вопрос о цельном
характере, о борьбе с враждебными жизненными обстоятельствами,
— занимала Никитина издавна. Он писал
Н. И. Второву 6 октября 1858 года: «Грустно, когда
подумаешь, что все доброе, общечеловеческое лежит, так
сказать, не в основе нашего характера, не вьп екает из
него естественно и разумно, как следствие из причины, а
приходит к нам извне, при одних известных условиях
приносимое благоприятным ветром, при других уносимое
противным. Общество наше или слишком молодо,
или уже слишком развращено, так что не в силах выработать
человека в широком смысле этого слова (кажется,
то и другое вместе). Конечно, встречаются исключения,
но много ли их? Мои замечания для Вас не новость,
да заговоришь поневоле, когда перед глазами пройдет целый
ряд Овидиевых превращений в отвратительном роде.. .»
1 В „Воронежском альманахе" за 1917 >од высказано в довольно
категорической форме утверждение, что стихотворение „Обличитель
чужого разврата", которое принято считать направленным против
Кекрасова, на самом деле никакого отношения к Некрасову не имеет.
Если бы удалось доказать вто, наши знания о творчестве Никитина
в последний период серьезно обогатились бы. Но, к сожалению, мотивировки
автора весьма шатки, в них больше ж елания реабилитировать
Никитина, чем научной убедительности.