Nikitin3

Яблочкин вышел от него бледный, как полотно.
«Принеси мне, ради бога, немножко воды.. .»—
сказал он первому попавшемуся ему на глаза
товарищу и прислонился головою к стене, и все
кашлял, кашлял, наконец, ноги его подкосились,
из горла показалась кровь. Его взяли под руки
и отвели в больницу.
Я узнал об этом только сегодня, попросил у
Фе дора Федоровича позволение оставить класс
и бросился к моему другу. Он лежал на кровати
в белой рубашке. Ноги его были прикрыты
серым суконным одеялом. Глаза смотрели печально
и тускло. Белокурые волосы в беспорядке
падали на бледный лоб.
«Здравствуй. Вася! Вот я и болен. . .» —сказал
он, усиливаясь улыбнуться, и медленно протянул
ко мне свою ослабевшую руку. Голос его
звучал, как разбитый.
— Что ж такое! Бог даст, выздоровеешь,—
отвечал я, чувствуя, что слезы подступали к моим
глазам, и сознавая, что говорю глупость. Я
давно подозревал в нем чахотку и решительно
не знал, что сказать ему в утешение. А развлечь
его чем-нибудь я не умел, и к чему? Яблочкин
бесконечно умнее меня и, наверное, лучше всех
знает свое положение. Мы молчали. В комнате
лежало несколько больных. Один из них, с пластырем
на ноге, читал вслух «Выход сатаны» и
громко смеялся. На прочих и вообще на обстановку
больницы я не обратил внимания: не до
того мне было.
Яблочкин поднял на меня свои грустные глаза:
«У меня уже три раза шла горлом кровь»,
и снова опустил свою голову и о чем-то задумался.
Я хотел было остановить этого дурака,
хохотавшего за книгою, но побоялся, что он заведет
со мною какой-нибудь пошлый, грубый
спор и потревожит этим моего больного друга,
и потому оставил свое намерение.
Вошел доктор, добрый и умный старик, которого,
за исключением наставников, уважает и
любит вся семинария. Он пощупал у Яблочкина
пульс. Больной поднял на него вопросительный
взгляд. «Ничего, молодой человек, все пройдет!
Бросьте на некоторое время свои занятия — и будете
молодцом». Он что-то ему прописал и отдал
рецепт фельдшеру. «Что прописано?»—спросил
я у последнего. — «Лавро-вишневые капли».
— «Лекарство самое невинное, —подумал
я, — видно, нет никакой надежды». Доктор стал
осматривать других больных и, проходя мимо
меня, уронил свою перчатку. Дав ему время
удалиться в сторону, я поднял ее и, приблизившись
к нему, едва слышно сказал, указывая глазами
на Яблочкина: «Позвольте узнать, каково
положение вон того больного?» — «Ему жить
недолго, — отвечал он, принимая от меня перчатку
и слегка кивая мне головой. — Организм
его слишком истощен, да кроме того, вероятно,
с ним было какое-то потрясение. . .» — «Что тебе
говорил доктор?» — спросил меня Яблочкин,
внимательно всматриваясь в выражение моего
лица, которое изменяло моему спокойному голосу.
— «Говорит, — отвечал я, -—что болезнь твоя
не опасна. . .» — «Солгал ты, Вася, да все равно.
. . Зайди, душа моя, на мою квартиру и попроси
старушку, чтобы она прислала мне немножко
чаю и сахару. Есть я ничего не хочу; все
пить хочется. А ты будешь меня проведывать?»
— Буду, буду... — отвечал я. и спешил отвернуться,
чтобы скрыть от него'текущие по щекам
моим слезы.
16
Болезнь Яблочкина развивается быстро. Он
едва-едва поднимает от подушки свою голову.
Сегодня я поил его чаем из своих рук. Бедняга
шутил, называя меня своею нянею. «Только, —
говорил он, — ты не смотри так тоскливо; больные
не любят печальных лиц. Видишь, здесь и
без того невесело». Он указал мне на грязный
пол, на мрачные, бог весть когда покрытые зеленою
краскою стены и на тусклые, засиженные
мухами, окна.
Я получил от батюшки письмо. «Ты, — пишет
он, — со мною не шути! (Эти слова им
подчеркнуты.) Как я ни добр, но исполнять
твоих прихотей не стану. И никогда тебе не дам
моего родительского благословения ехать в университет.
Какой дурак внушил тебе эту мысль,
и что ты нашел в ней хорошего? Я тебе сказал:
ты должен пребывать в том звании. . .» и так
далее, и так далее... Батюшка, батюшка! Ты
говоришь: призван. . . А если у меня не достанет
сил на исполнение моего святого долга?
Если, почему бы то ни было, я утрачу сознание
своего высокого назначения, заглохну и окаменею
в окружающей меня горькой среде? Чей голос
тогда меня ободрит? Чья рука меня поднимет?
На чью голову ляжет ответственность за
мои проступки? . . Я не могу ни за что взяться:
голова моя идет кругом. Между тем у нас начались
повторения к годовому экзамену. Что со
мною будет, не знаю.
23
«Тебя зовет Яблочкин, — сказал мне фельдшер,
вызвав меня из класса, — иди скорее. ..»
Сердце мое дрогнуло, я побежал в больницу и
осторожно подошел к постели больного.