?.-?. ???????=?????? ? ?????=???? ????? (?????????? Fort/Da)
?.-?. ???????=?????? ? ?????=???? ????? (?????????? Fort/Da)
?.-?. ???????=?????? ? ?????=???? ????? (?????????? Fort/Da)
You also want an ePaper? Increase the reach of your titles
YUMPU automatically turns print PDFs into web optimized ePapers that Google loves.
Янко Слава (Библиотека <strong>Fort</strong>/<strong>Da</strong>) || slavaaa@yandex.ru 235<br />
должен быть вновь высказан, причем исключительно на основе того, что передано нам через<br />
письменные знаки, дословно. В отличие от высказанного устно истолкованию письменных<br />
текстов больше неоткуда ждать помощи. Поэтому здесь все зависит от «искусства» писания 6 .<br />
Сказанное устно в очень большой степени само себя истолковывает: при помощи манеры, тона,<br />
темпа и т. д., а также тех обстоятельств, при которых оно было сказано 7 . Существуют, однако,<br />
письменные тексты, которые —<br />
457<br />
скажем так — читаются сами собою. Это обстоятельство лежит в основе примечательного спора о<br />
духе и букве в философии,— спора, который имел место между двумя крупнейшими немецкими<br />
писателями-философами, Шиллером и Фихте 8 . Характерно, однако, что этот спор не может быть<br />
улажен с помощью тех эстетических критериев, которыми пользовались обе стороны. По сути<br />
дела, речь здесь идет вовсе не об эстетике хорошего стиля, но о герменевтической проблеме.<br />
«Искусство» писать так, чтобы мысли читателя были возбуждены и приведены в состояние<br />
продуктивного движения, имеет мало общего с обычными риторическими или эстетическими<br />
приемами. Скорее оно целиком и полностью состоит в том, чтобы побудить читателя к<br />
самостоятельному продумыванию мыслей автора. «Искусство» писания вовсе не стремится к<br />
тому, чтобы его рассматривали именно как искусство. Искусство писания, как и искусство ведения<br />
речей, не является самоцелью, а потому не является и исконным предметом герменевтических<br />
усилий. Лишь само дело вынуждает понимание прибегнуть к этим усилиям. Поэтому неясные и<br />
«плохо» выраженные на бумаге мысли не являются для понимания своего рода удобным поводом<br />
продемонстрировать свое герменевтическое искусство во всем его блеске, а, напротив,<br />
пограничной ситуацией, когда колеблется основная предпосылка всякого герменевтического<br />
искусства, однозначность разумеемого текстом смысла. Все письменное притязает на то, что оно<br />
может быть превращено в язык исключительно из него самого, и это притязание на смысловую<br />
автономию заходит так далеко, что даже первое исполнение, например чтение поэтом своих<br />
стихов, становится сомнительным, если внимание слушателей переключается с того, на что<br />
направлено наше внимание, когда мы, собственно, понимаем, на что-то иное. Поскольку речь идет<br />
о сообщении истинного смысла текста, его истолкование уже подведено под реальную норму.<br />
Именно это требование и выдвигает Платонова диалектика, стремясь вывести на передний план<br />
логос как таковой, причем фактические участники разговора нередко уже не поспевают за нею.<br />
Особенная слабость письменного, его повышенная, сравнительно с живой речью, потребность в<br />
помощи, имеет оборотную сторону: с удвоенной ясностью показывает она диалектическую задачу<br />
понимания. Здесь, как и в устной беседе, понимание должно стремиться к усилению смысла<br />
сказанного. То, что сказано в тексте, должно быть освобождено от всех случайных моментов и<br />
понято в той чистой идеаль-<br />
458<br />
ности, в которой оно единственно и обретает всю свою значимость. Таким образом, письменная<br />
фиксация, именно потому, что она полностью отделяет смысл высказывания от того, кто делает<br />
это высказывание, превращает понимающего читателя в адвоката своего притязания на истину.<br />
Именно таким образом читающий познает во всей его значимости то, что к нему обращается, и то,<br />
что он понимает. Понятое им всегда есть нечто большее, чем просто чужое мнение,— это есть<br />
возможная истина. Именно это и становится очевидным благодаря отделению сказанного от<br />
говорящего и той устойчивой длительности, которую сообщает сказанному письменная фиксация.<br />
Поэтому то обстоятельство, что — как мы уже говорили [см. с. 324 и сл.] — у людей, не знающих<br />
грамоты, никогда не возникает подозрений в том, что написанное ложно, имеет глубокое<br />
герменевтическое основание, поскольку все письменное для них подобно документу,<br />
удостоверяющему себя самого.<br />
Все письменное является, в самом деле, преимущественным предметом герменевтики. Автономия<br />
чтения подтверждает здесь то, что сделалось ясным на примере иноязычности и проблем<br />
перевода: понимание не является психологической транспозицией. Смысловой горизонт понимания<br />
не может быть ограничен ни тем, что имел в виду автор, ни горизонтом того адресата,<br />
которому первоначально предназначался текст.<br />
Нельзя вкладывать в текст ничего такого, чего не могли иметь в виду автор и первоначальный<br />
читатель: на первый взгляд это правило кажется разумным герменевтическим каноном, который к<br />
тому же повсеместно признается. В действительности, однако, этот канон может быть применен<br />
лишь в некоторых предельных случаях. Ведь тексты вовсе не добиваются от нас, чтобы мы<br />
понимали их как выражение субъективности их автора. Поэтому смысл текста не может быть<br />
Гадамер Х.-Г.=Истина и метод: Основы филос. герменевтики: Пер. с нем./Общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова.— М.: Прогресс, 1988.-704 с.