?.-?. ???????=?????? ? ?????=???? ????? (?????????? Fort/Da)

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru 278
смысле инстинктивного предварительного образования логиче-
541
ских отношений рефлексии, но как осуществление смысла, как свершение речи, взаимопонимания
и понимания. Спекулятивен этот процесс потому, что конечные возможности слова подчинены
разумеемому смыслу как своего рода направленности в бесконечное. Тот, кто имеет сказать чтолибо,
ищет и находит слова, с чьей помощью он делает свою мысль понятной другому. Это не
значит, однако, что он делает «высказывания». Что значит делать высказывания и в сколь малой
мере это является оказыванием того, что мы имеем в виду, знает всякий, кому довелось пройти
через допрос — хотя бы и в роли свидетеля. В высказывании смысловой горизонт того, что, собственно,
умеет быть сказанным, закрывается с методической аккуратностью. Остается «чистый»
смысл высказанного; он-то и записывается в протокол. Но этот редуцированный к высказанному
смысл всегда и с самого начала является смыслом искаженным.
Напротив, оказывание того, что мы имеем в виду, взаимное объяснение, удерживает сказанное в
смысловом единстве с бесконечностью не-сказанного и тем самым создает возможность его
понимания. Тот, кто говорит подобным образом, может употреблять лишь самые привычные и
обыденные слова —. но именно этими словами он способен привести к языковому выражению то,
что не сказано и должно быть сказано. Тот, кто говорит, спекулятивен постольку, поскольку его
слова не отображают сущее, но выражают и позволяют обрести язык по отношению к целостности
бытия. С этим связано то, что тот, кто передает сказанное дальше, точно так же как и тот, кто
ведет протокол, совсем не обязательно сознательно искажает смысл сказанного — все же изменяя
его. Уже в повседневнейщем процессе речения мы находим, следовательно, существенную черту
спекулятивного отражения: неуловимость того, что является, однако, чистейшей пере-дачей
смысла.
Тем более все это имеет место в поэтическом слове. Здесь позволительно, конечно, усматривать
подлинную действительность поэтической речи в поэтическом «высказывании». Здесь в самом
деле вполне осмысленным является утверждение, здесь даже требуется, чтобы смысл
поэтического слова высказывал себя в сказанном как в таковом, без всяких ссылок на окказиональное
знание. Если в процессе межчеловеческого взаимообъяснения высказывание было
денатурализацией
542
этого процесса, то здесь понятие высказывания наполняется позитивным смыслом. Отделение
сказанного от всех субъективных мнений и переживаний автора и образует ведь саму
действительность поэтического слова. Но что высказывает это высказывание?
Ясно прежде всего, что все то, из чего состоит повседневная речь, может вновь возникнуть и в
ноэтическом слове. Если поэтическое произведение показывает человека в разговоре, то
поэтическое высказывание не повторяет при этом то «высказывание», которое заносится в
протокол, но в нем таинственным образом присутствует как бы весь разговор в целом. Слова,
вложенные в уста какого-нибудь поэтического персонажа, спекулятивны в том смысле, что и речь
обыденной жизни: в своей речи, как мы показали выше, говорящий выражает свое отношение к
бытию. Говоря о поэтическом высказывании, мы, кроме того, имеем в виду вовсе не то
высказывание, которое в поэтическом произведении вкладывается в уста кому-нибудь из его
героев, но то высказывание, которым является само произведение в своем качестве поэтического
слова. Поэтическое же высказывание как таковое спекулятивно постольку, поскольку языковое
свершение поэтического слова выражает, со своей стороны, некое собственное отношение к
бытию.
Если мы будем ориентироваться на «образ действий поэтического духа», как его описывает, к
примеру, Гёльдерлин, то сразу станет ясно, в каком смысле языковое свершение поэзии является
спекулятивным. Чтобы найти слова для стихотворения, нужно, как показывает Гёльдерлин,
полностью отрешиться от обычных слов, привычного слога. «Между тем именно поэт во всей
чистоте тона своих изначальных ощущений чувствует себя вполне включенным в свою
внутреннюю и внешнюю жизнь и всматривается в этот свой мир, столь новый и незнакомый ему;
весь его опыт, его знания, его созерцания, его мысли, искусство и природа в том виде, как они
представлены в нем самом и вне его,— все это видится ему как бы в первый раз и потому кажется
непонятным, неясным, растворенным в шуме материи и жизни, сопутствующим ему. И прежде
всего здесь важно то, что в этот момент он ничто не принимает как данное, не исходит ни из чего
позитивного; то, что природа и искусство такие, какими он их ранее узнал и увидел, начинают
говорить не раньше, чем он сам обретает
Гадамер Х.-Г.=Истина и метод: Основы филос. герменевтики: Пер. с нем./Общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова.— М.: Прогресс, 1988.-704 с.