?.-?. ???????=?????? ? ?????=???? ????? (?????????? Fort/Da)

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru 273
наук, вновь обращаемся к этому наследию. Герменевтика наук о духе, которая кажется на первый
взгляд вторичной и производной темой, скромной рубрикой в огромном наследии немецкого идеализма,
вновь возвращает нас, если мы хотим воздать должное самому делу, к проблемам
классической метафизики.
На это указывает уже та роль, которую играет понятие диалектики в философии XIX века. Она
свидетельствует о непрерывной связи философских проблем, начиная с их греческих истоков.
Греки имеют перед нами, запутавшимися в апориях субъективизма, некое преимущество, когда
речь идет о постижении надсубъективных сил, господствующих в истории. Они не стремились
обосновать объективность познания, исходя из субъективности и для нее. Скорее их мышление
изначально было сосредоточено на себе самом как на моменте самого бытия. Парменид увидел в
нем важнейший указатель на пути к истине бытия. Как мы подчеркивали, диалектика, к которой
неизбежно приходит логос, была для греков не движением, совершаемым самим мышлением, но
постигаемым мыслью движением самого дела. Если такой оборот звучит по-гегелевски, то здесь
перед нами не ложная модернизация, но свидетельство реальной исторической связи. В той,
указанной нами ситуации, в которой оказалось новейшее мышление, Гегель сознательно взял за
образец греческую диалектику 24 . Поэтому тот, кто хочет пойти в учение к грекам, должен сначала
пройти школу Гегеля. Его диалектика мыслительных определений, как и его диалектика форм
знания, сознательно воспроизводят тотальное опосредование мышления и бытия, которое было
когда-то естественной средой греческой мысли. Стремление настоять на сплетенности свершения
и понимания отсылает нашу герменевтическую теорию не только к Гегелю, но и дальше, вплоть
до Парменида.
Если мы таким образом вводим понятие принадлежности, извлеченное нами из апорий историзма,
в контекст классической метафизики, то это вовсе не значит, что мы стремимся, к примеру,
обновить классическое учение об интеллигибельности бытия или перенести его на исторический
мир. Это было бы простым повторением Гегеля, которое не смогло бы отстоять себя не только
перед лицом Канта и точки зрения опыта, господствующей в современ-
532
ной науке, но также и прежде всего перед лицом самого опыта истории, не направляемого более
никаким знанием о путях к спасению. Но преодолевая понятие объекта и объективности познания
в направлении сопринадлежности субъективного и объективного, мы лишь следуем
необходимости самого дела. Сама критика эстетического и исторического сознания вынудила нас
к критике понятия объективного и принудила нас освободиться от картезианского обоснования
современной науки, восстановив в своих правах моменты истины, присущие греческой мысли. Мы
не можем, однако, просто следовать за греками или за философией тождества немецкого
идеализма: мы мыслим из среды языка.
С этой точки зрения понятие принадлежности определяется уже не как телеологическая
соотнесенность духа с сущностным строением сущего, каковым оно мыслилось в метафизике. Что
способ осуществления герменевтического опыта носит языковой характер, что между преданием и
его интерпретатором имеет место разговор,— все это представляет собой нечто принципиально
иное. Решающим является то, что здесь нечто свершается (geschieht). С одной стороны, сознание
интерпретатора не властно над тем, что доходит до него как слово предания; но, с другой, то, что
здесь совершается, не может быть описано как прогрессирующее познание того, что есть, как если
бы некий бесконечный интеллект содержал в себе все то, что вообще может сказать предание в
целом. С точки зрения интепретатора, свершение (Geschehen) означает, что он не отыскивает спой
предмет в качестве познающего, не «выведывает» посредством своих методов, что, собственно,
имелось в виду и как, собственно, обстояло дело, хотя бы его и сбивали с толку его собственные
предрассудки. Это лишь внешний аспект собственно герменевтического свершения. Он
мотивирует необходимость строжайшей методической дисциплины интерпретатора по
отношению к себе самому. Однако все это лишь создает возможность собственно
герменевтического свершения, того именно, что слово, которое дошло до нас как предание и к
которому мы должны прислушаться, действительно достигает нас, и причем так, как если бы оно
именно к нам и обращалось, именно нас и имело в виду. Выше мы разрабатывали эту сторону дела
как герменевтическую логику вопроса и показали, каким образом спрашивающий становится
спрошенным и как в диалектике вопроса осуществляет себя герменевтическое свершение. Мы
напоминаем об этом теперь, чтобы правильно, в соответствии
533
с нашим герменевтическим опытом, определить смысл понятия принадлежности.
Гадамер Х.-Г.=Истина и метод: Основы филос. герменевтики: Пер. с нем./Общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова.— М.: Прогресс, 1988.-704 с.