?.-?. ???????=?????? ? ?????=???? ????? (?????????? Fort/Da)

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru 249
Если греческая философия и не предполагала подобного отношения между словом и вещью,
речью и мышлением, то основание этого в том, что мышлению приходилось обороняться от
тесной связи между словом и вещью, в которой живет говорящий человек. Господство над мышлением
этого «самого разговорного из всех языков» (Ницше) было столь велико, что усилия
философии были направлены именно на то, чтобы освободиться от этого господства. Поэтому уже
с ранних времен греческие философы боролись с «онома» как с тем, что смущает и сбивает с
толку мышление, опираясь в этой борьбе на постоянно осуществляемую в языке идеальность. Это
относится уже к Пармениду, мыслившему истину вещей из логоса, и полностью проявляется со
времени платоновского поворота к «речам», которому следует также и Аристотелева ориентация
форм бытия на формы высказывания (σχήματα της κατηγορίας). Поскольку логос определяется
здесь направленностью на «эйдос», постольку собственное бытие языка мыслится исключительно
как то, что вводит в заблуждение, и усилия мысли направлены на его изгнание и покорение.
Поэтому критика правильности имен, осуществляемая в «Кратиле», представляет собой первый
шаг на том пути, в конце которого располагается инструментальная теория языка Нового времени
и идеал разумной системы знаков. Втиснутое между образом и знаком, бытие языка могло лишь
быть нивелировано до бытия простого знака.
b) ЯЗЫК И VERBUM
Существует, однако, иное, совсем не греческое представление о языке, гораздо более близкое к его
бытию, так что забвение языка европейской мыслью нельзя считать абсолютным. Мы имеем в
виду христианскую идею инкарнации. Инкарнация, очевидным образом, не есть вселение-в-тело
(Einkörperung). Ни представление о ду-
485
ше, ни представление о Боге, связанные с идеей такого вселения, не соответствуют христианскому
понятию инкарнации.
Отношение души и тела, как оно мыслится, например, в соответствии с платоническипифагорейской
философией и в полном соответствии с религиозным представлением о
переселении душ, предполагает, скорее, совершенную инаковость души и тела. Во всех своих
перевоплощениях душа сохраняет свое для-себя-бытие, и ее освобождение от тела
рассматривается как ее очищение, то есть как восстановление ее собственного и подлинного бытия.
Так же и явление божества в человеческом облике, делающее столь человечной саму
греческую религию, не имеет ничего общего с инкарнацией. Ведь Бог при этом вовсе не
становится человеком, он лишь является людям в человеческом облике, полностью сохраняя свою
сверхчеловеческую божественность. Напротив, вочеловечение Бога, согласно христианскому
учению, включает в себя жертву, принимаемую на себя распятым Сыном человеческим, то есть
предполагает какие-то совсем иные, таинственно иные отношения, теологическим истолкованием
которых служит учение о Троице.
Нам тем более следует обратить внимание на этот основной момент христианской религии, что
для христианской мысли идея инкарнации теснейшим образом связана с проблемой слова. Уже у
отцов церкви и вплоть до окончательной систематической разработки августинизма, осуществленной
в поздней схоластике, истолкование тайны Троицы — важнейшая задача, перед
которой стояла христианская мысль средних веков,— опирается на человеческие отношения
мышления и речи. Догматика следует здесь прежде всего прологу Евангелия от Иоанна, и хотя она
решает свои теологические задачи с помощью греческого мыслительного аппарата, она тем не менее
раскрывает перед философской мыслью недоступные грекам горизонты. Если Слово стало
плотью и если лишь в этой инкарнации дух обретает свою окончательную действительность, то
это значит, что логос освобождается наконец от своего спиритуалистического характера, означавшего
вместе с тем и его космическую потенциальность. Единственность, неповторимость акта
искупления ведет к включению исторического в сферу европейской мысли, освобождая
одновременно феномен языка из его погруженности в идеальность смысла и позволяя ему
сделаться объектом философского размышления. В противоположность греческому логосу слово
становится теперь чи-
486
стым событием (verbum proprie dicitur personaliter tan-tum) 20 .
Конечно, человеческий язык делается здесь лишь косвенным предметом размышления.
Человеческое слово служит лишь примером, лишь отправной точкой для теологической проблемы
Слова, verbum dei (Слово Божие), для проблемы единства Бога-отца и Бога-сына. Для нас, однако,
Гадамер Х.-Г.=Истина и метод: Основы филос. герменевтики: Пер. с нем./Общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова.— М.: Прогресс, 1988.-704 с.