?.-?. ???????=?????? ? ?????=???? ????? (?????????? Fort/Da)

Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru 236
определен с точки зрения этой субъективности. Однако сомнительно не только ограничение
смысла данного текста «действительными» мыслями автора. Также и в том случае, если, стремясь
к объективному определению смысла данного текста, мы будем рассматривать его как явление
данной эпохи и обратимся к его первоначальному читателю — а в этом и заключалась основная
посылка Шлейермахера,— мы не выйдем за пределы случайных определений. Само понятие
современного автору адресата может претендовать лишь на ограниченную критическую роль.
Ведь что такое современничество? Позавчерашние и послезавтрашние слушатели
459
всегда входят в число тех, к кому мы обращаемся как современники к современникам. Где
пролегает граница, отделяющая от нас это «послезавтра» и, следовательно, исключающая того или
иного читателя из числа тех, к кому мы обращаемся? Кто такие эти современники и что такое
притязание на истину, выдвигаемое текстом, перед лицом этого многообразного сплетения
«вчера» и «послезавтра»? В понятии первоначального читателя полным-полно неосознанной
идеализации.
Наше проникновение в сущность литературного предания приводит нас к принципиальному
сомнению в герменевтической легитимированности самого понятия первоначального читателя.
Мы видели, что литература характеризуется волей к сохранению и передаче. Тот, кто переписывает
что-либо и передает дальше, опять-таки имеет в виду своих собственных современников.
Поэтому отсылка к первоначальному читателю, так же как и отсылка к автору, кажется нам
слишком грубым историко-герменевтическим каноном, который не в состоянии действительно
описать смысловой горизонт текста. То, что зафиксировано письменно, свободно от случайности
своего происхождения и своего автора и раскрыто навстречу новым позитивным связям.
Нормативные понятия, вроде точки зрения автора или понимания первоначального читателя, в
действительности представляют собой лишь пустое место, каждый раз заполняемое заново.
b) ЯЗЫКОВОЙ ХАРАКТЕР ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА
Тем самым мы подошли ко второму аспекту отношений языка и понимания. Не только
преимущественный предмет понимания, историческое предание, имеет языковую природу — само
понимание существенным образом связано с языком. Мы исходили из положения, что понимание
— это уже истолкование, поскольку оно образует герменевтический горизонт, в границах
которого мнение текста обретает свою значимость. Но чтобы дать выражение мнению текста в его
фактическом содержании, мы должны перевести его на свой язык, а это значит, что мы приводим
его во взаимодействие со сферой всех возможных мнений, в которой движемся мы сами,
высказываясь и готовые высказаться. Мы уже исследовали логическую структуру этого процесса
на примере того исключительного положения, которое занимает вопрос в качестве
460
герменевтического феномена. Обращаясь теперь к языковому характеру всякого понимания
вообще, мы вновь, хотя и с другой стороны, возвращаемся к диалектике вопроса и ответа.
Нам раскрывается здесь такое измерение, с которым не совладало господствующее
самопонимание исторической науки. Как правило, историк выбирает понятия, с помощью которых
он описывает историческое своеобразие своего предмета, без подлинной рефлексии по поводу их
происхождения и оправданности. При этом он руководствуется исключительно своим
фактическим интересом, не отдавая себе отчета в том, что подобное использование выбранных им
понятий может иметь роковые последствия для его собственных задач, поскольку эти понятия
приближают исторически чуждое к уже знакомому и потому даже при самом непредвзятом
подходе изначально подчиняют инаковость предмета собственным пред-понятиям историка.
Вопреки всей научной методике он ведет себя при этом совершенно так же, как и любой другой
человек, подчиненный, как дитя своего времени, безраздельному господству пред-понятий и предрассудков
своей эпохи [см. с. 426, особенно цитату Шлегеля].
Поскольку историк не признается себе в этой своей наивности, он, без сомнения, не способен
достичь того уровня рефлексии, которого требует от него его дело. Однако его наивность
становится поистине гибельной, когда он начинает осознавать всю эту проблематику и выдвигает
требование вообще отказаться от собственных понятий и мыслить лишь в понятиях
рассматриваемой эпохи
9 . Это требование, звучащее как последовательное проведение
исторической точки зрения, оказывается в глазах любого мыслящего читателя наивной иллюзией.
Наивность этого притязания заключается вовсе не в том, что подобное требование остается
неосуществленным, а цель недостигнутой, поскольку интерпретатор не в состоянии полностью
Гадамер Х.-Г.=Истина и метод: Основы филос. герменевтики: Пер. с нем./Общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова.— М.: Прогресс, 1988.-704 с.