Молодой учёный

“Young Scientist” . #5 (40) . May 2012
Но в день печали, в тишине,
Произнеси его тоскуя;
Скажи: есть память обо мне,
Есть в мире сердце, где живу я … (12, Т.1, 321)
Напоминая о стихотворении, Т. Толстая говорит о том,
что, только сохраняя память о поэте в сердце, можно преклоняться
перед гениальным русским поэтом. Каждый
приходит к Пушкину, изучая его поэзию – «святую лиру».
Поэт был уверен: «Нет, весь я не умру – душа в заветной
лире мой прах переживет и тленья убежит…». «Поистине,
– писала А. Ахматова о Данте, – этот Человек победил
смерть и ее верную служанку – забвение» [1, 725].
А.С. Пушкин, как Данте Алигьери и дантовский Брунетто
Латини, «живыми» остались в своих произведениях.
Творчество Пушкина не может оставить равнодушным.
Так, в стихотворении «Стихи к Пушкину» М. Цветаева
писала:
Пушкин – в роли монумента?
Гостя каменного? – он…
Пушкин – в роли Командора? (16, с. 291)
В романе «Кысь» памятник Пушкину – «Пушкин –
в роли монумента»: «Стало быть, вот он у нас стоит,
сердешный, шум уличный слушает… дух мятежный и
гневный…» (14, 234). Не только «шум уличный слушает»,
но и является свидетелем и участником происходящих событий.
Более шести раз Т. Толстая в романе цитирует
строки из стихотворения Пушкина «Я памятник себе воздвиг
нерукотворный…»:
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа. (12, Т.1, 425)
«Нерукотворный» памятник Пушкина не могут заменить
никакие монументы, что подтверждается уничтожением
памятника в романе. И, пожалуй, самое важное:
«Мне кажется, мы еще в одном очень виноваты перед
Пушкиным. – Писала Ахматова. – Мы почти перестали
слышать его человеческий голос в его божественных
стихах» [1, с. 675]. Это и показала Т. Толстая, создавая
памятник Пушкину – «Пушкин – в роли монумента».
«Мрачная мысль – гиганта поставить среди цепей. –
Пишет М. Цветаева о памятнике А. Пушкину в эссе «Мой
Пушкин». – Ибо стоит Пушкин среди цепей, окружен
(«огражден») его пьедестал камнями и цепями: камень –
цепь, камень – цепь, камень – цепь, все вместе – круг.
Круг николаевских рук… разомкнувшийся только Дантесовым
выстрелом» [17, с. 18]. Но и Бенедикт, когда почувствовал,
что значит в Красном Тереме сидеть, тоже
решил оградить памятник цепями.
«Мы имеем все основания рассматривать Командора
как одно из действующих лиц трагедии «Каменный
гость». – Писала А. Ахматова. – У него есть биография,
характер, он действует» [1, с. 392]. В романе «Кысь» из-
289
вестно, что Пушкин – поэт: «Много… он стихов написавши»
(14, 211); «певец свободы», «гигант духа»,
«гений». Подробно представлен в романе процесс «ваяния»
памятника, который тоже имеет свой «характер, он
действует»: «… чтоб гений больше как бы ссутулимшись
стоял, как есть он очень за жизнь в общем и целом опечален»;
«пушкин, рвущий с себя отравленную рубаху, веревки,
цепи, кафтан, удавку, древесную тяжесть: пусти,
пусти!» (14, 232; 402).
В «Каменном госте» читаем диалог статуи с Дон Гуаном.
Монолог Бенедикта у памятника Пушкину неожиданно
переходит в диалог скрытый в тексте монолога: «Не
будь меня – и тебя бы не было! Кто меня враждебной
властью из ничтожества воззвал? – Я воззвал!
Я!» (14, 341) (Выделено нами. Цитата из стихотворения
А.С. Пушкина «Дар напрасный, дар случайный…». – М.К.).
Дон Гуан в «Каменном госте» приглашает Командора
в гости к Донне Анне. Дон Гуан погибает. В романе народ
приглашают на казнь к памятнику: «Никита Иваныч соглашался
гореть на столбе «Никитские ворота», но семья
даже слушать не захотела. Пущай горит на пушкине» (14,
405). Вся семья погибает. В эпизоде после пожара автор
романа опять напоминает о том, что «дубельт – дерево
крепкое». Благодаря этому памятник Пушкину спасает от
гибели Никиту Иваныча. Вероятно, есть все основания и
памятник Пушкину рассматривать «как одно из действующих
лиц» романа «Кысь».
«Статуя Командора – символ возмездия, – отмечает
А. Ахматова» [1, 388]. В отличие от дантовского «Ада»,
возмездие в трагедии «Каменный гость» совершается на
земле «из вечной тьмы». Совершается возмездие и в романе
«Кысь».
Для исследования представляет интерес эпиграмма
Пушкина на лицейского гувернера и учителя рисования
Сергея Гавриловича Чирикова:
Портрет
Philology
Вот карапузик наш, монах,
Поэт, писец и воин.
Всегда, за всё, во всех местах,
Крапивы он достоин:
С Мартыном поп он записной,
С Фроловым математик;
Вступает Энгельгардт-герой –
И вмиг он дипломатик.
(12, Т. 2, 164)
Пушкинского «карапузика» напоминает Набольший
Мурза: «… ростом Федор Кузьмич едва-едва Бенедикту
по колено … шажки такие маленькие: туку-туку-туку»
(14, 83). Правда, воина и героя из него не получилось. Во
время «революции» Федор Кузьмич плакал: «Не трогайте
меня, я добрый и хороший!» (14, 378). Он, подобно герою
эпиграммы, был и «поэт и писец»; художник, математик –
«счетные прутики изобрел»; «сани измыслил, колесо из