Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

ют собственную любовь, с одинаковой ясностью понимаютэто и с одинаковой глубиной мучаются непоправимостьюошибки и вины. Тот факт, что первая из новелл принадлежитперу человека из поколения «отцов», а вторая — перучеловека из поколения «детей», подчеркивает общность их,стирающую все возможные конфликты между поколениями,ибо эти конфликты могут найти хотя бы компромиссныерешения, а проблемы, трагически неразрешимые, самойбезнадежностью своей толкают только на признание родстваи связи.Обе повести автобиографичны, так что перед нами ещекак бы возникает и бесконечность зеркальных отражений,повторяемость судеб, повторяемость вины, повторяемостьраскаяния, повторяемость безнадежности, ибо никакое раскаяниепрошлого не воскрешает. И одновременно — круговаязамкнутость жизненной реальности и литературного вымысла,где непонятно, когда кончается одно и начинаетсядругое, а скорее даже — между жизнью и литературой нетзазора, ни даже легкого подскока, ни разбега: они перемешиваютсянезаметно и неисправимо.И принадлежность к разным эмиграциям оказывается вэтом контексте мелкой деталью, случайностью, не имеющей,в сущности, ни малейшего значения, ибо потери и страданияне различают ни границ, ни среды воспитания, ни образовательногоценза, ни даже политической принадлежности:только система нравственных ценностей одна играет здесьроль, и коль скоро она едина для обеих сторон — сталобыть, и стороны едины.Роман Леонида Ржевского привлекателен своей добротой.Он, разумеется, не претендует служить сборникомрецептов от всех земных печалей, но он зовет к внимательномувзгляду в глаза ближнего. В глаза — и в душу, иботолько незнакомая и чуждая душа — потемки.В. И.401