Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

Д. С.: Вот ты называешь себя атеистом, «сыномпросветительства и французской революции»,как бы ты охарактеризовал себя самого и свою деятельностьрусскому читателю?Я. М.: Что ему сказать? Даже не знаю. Вообщеэто чертовски трудно говорить о себе самом и о своейдеятельности. Каждый неизбежно видит ее в розовомсвете или, во всяком случае, как нечто позитивное,и поэтому нет ничего более фальшивого, чем самохарактеристики.Что ж сказать? Ну вот, я мог бы сказатьто, что уже сказал тебе раньше, то есть, что я,как интеллигент, живущий на Западе в наше время,чувствую одновременно влечение и страх к этому русскомумиру, не коммунистическому, а русскому, который,быть может, придет, чтобы перевернуть менявсего, но в то же время, может быть, и возродить —насильно. Я знаю, что он должен будет это сделать,но все же хотел бы, чтоб это произошло после моейсмерти. Я верю в то, что коммунизм связал крылья ипомешал этому великому полету России, признакикоторого можно было уже заметить накануне первоймировой войны. Я говорю, наверно, вещи слишкомрасплывчатые, но ведь я не славист, я знаю о Россиилишь то, что знает средний интеллигент. Но несомненноодно: русский пожар был ошеломителен, он породилтак много, он оставил неизгладимые следы, ипотом этот взрыв 1917-18 года, не знаю, если бы мнебыло двадцать лет в 17-м году, наверно, и я устремилсябы в Москву, как Джон Рид и многие другие,поехал бы в Москву и, вероятно, кончил бы плохо, нопоехал бы, — то, что открывала эта революция, былоогромно, да, надежды были велики, безмерны. Я понимаю,почему мир был восхищен. Потом все этостало достоянием шовинизма, обскурантизма, самогонизкого национализма. Но все это мне не мешает восхищатьсяэтим ужасным взрывом. От которого, впрочем,и нельзя было ждать ничего другого. Я всегда431