Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

Это говорилось в 1866 году, в петербургской распивочной. А вот
в 1927 году пьяненький Иван Бабичев разглагольствует в московском
трактире:
«Ко мне! Ко мне! Великое мое воинство! Актерики, мечтающие о славе.
Несчастные любовники! Старые девы! Счетоводы! Честолюбцы! Дураки! Рыцари!
Трусы! Ко мне! Пришел король ваш, Иван Бабичев!»
Смысл — прямо противоположный: Бог устами Мармеладова призывает
грешников смиренных, а Бабичев, нечто вроде «зверя из
бездны», обращается к грешникам не смирившимся! Но тон этих
призывов — тот же самый. Оба они, Мармеладов и Бабичев — пьяные
пророки.
Партия «старых» атакует «новых». Эта атака ведется по линии
«заговора чувств».,. Чувства эти — любовь и влюбленность, честолюбие
и воображение, ревность и зависть. Хорошие ли это чувства,
или плохие — несущественно. Важно, что это чувства, которые у
«новых» будто бы отсутствуют. «Новые» — не настоящие люди, а
машины, машинки — административные, бюрократические, технические,
спортивные. Их всех должна уничтожить Офелия: это
тоже машина, но вымышленная, несуществующая — изобретение
Ивана Бабичева.
«Новые», теснимые «старыми», отступают. Андрей Бабичев призадумывается:
а прав ли я Не бесчувственный ли я человек .. Но
у его духовного сына Володи Макарова никаких сомнений нет.
В конце концов «старые» проигрывают партию. У «старых» остается
только одно чувство: зависть к «новым». Но и оно ослабевает.
Иван Бабичев и Николай Кавалеров, по очереди, делят ложе с пятидесятилетней
вдовой Анечкой — и обретают покой. Они уже ко всему
постыдно равнодушны. Между тем, у «новых» обнаруживаются
чувства — и самые благородные. Андрей Бабичев жалеет бездомного
Кавалерова, а Валя жалеет беспутного отца — Ивана Бабичева.
Володя влюблен в Валю, в науку и т. д.
Советские критики сперва «Зависть» расхвалили. Ведь в этом романе
«новые люди» положили на лопатки оживших было героев Достоевского!
К тому же еще — есть новизна, та литературная новизна,
которую в двадцатых годах очень ценили. Но вскоре советские
критики «расчухали»: пусть разложившиеся шуты и повержены,
даже смешаны с грязью, а все же заговор чувств в тоталитарном
государстве «представляет огромную опасность»... Пусть Иван
Бабичев опускается куда-то на самое дно, но его пьяные филиппики
очень уж врезаются в память.
Иван Бабичев говорит:
«Это я сижу на жердочке, Андрюша, я, старый мир. Век мой сидит там,
мозг моего века, Андрюша, умевший сочинять и песни, и формулы. Мозг, полный
снами, которые ты хочешь уничтожить».