Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

неделями. Все эти люди давно уже потеряли различие между ночью и днем,
между грязью и чистотой, научились спать стоя, сидя, вися. В теплушке вдоль
и поперек в несколько ярусов настланы нары, и на нарах, под нарами, на полу,
на полках, во всех щелях, сидя, стоя, лежа, притихли люди... Воздух в
теплушке изгажен человеческими желудками и махоркой. Ночью в теплушке
темно, двери и люки закрыты. В теплушке холодно, в щели дует ветер.
Кто-то храпит, кто-то чешется, теплушка скрипит, как старый рыдван. Двигаться
в теплушке нельзя, ибо ноги одного лежат на груди другого, а третий
заснул над ними и его ноги стали у шеи первого. И все же двигаются... Человек,
у которого, должно быть, изъедены легкие, инстинктивно жмется к двери,
и около него, отодвинув дверь, люди, мужчины и женщины,
отправляют
естественные свои потребности, свисая над ползучими шпалами или приседая.
..»
Я вспомнил об этом пильняковском поезде «№ пятьдесят седьмой
смешаный» в 1936 году, когда вышло в свет «Возвращение из
СССР» Андре Жида, где тоже говорится о поезде:
«От имени Союза советских писателей, Михаил Кольцов предоставил в
наше распоряжение специальный, весьма комфортабельный вагон. Сверх всякого
ожидания, мы, шестеро, расположились в нем с нашим спутником-переводчиком.
Кроме наших купе с кушетками, в вагоне был также салон, в котором
нам сервировали кушанье. Лучше не могло быть. Но что нам очень не понравилось,
это невозможность общения с другими пассажирами поезда. В конце концов
мы добились, чтобы двери нашего вагона открыли, и сразу же мы вошли в
контакт с нашими очаровательными соседями. То была группа комсомольцев. Их
вагон был совершенно узок; в нем было несносно жарко в тот день, скученные
там вплотную один к другому, комсомольцы положительно задыхались;
было очаровательно... Сразу же завязался оживленный разговор. Но так
как в их вагоне дышать было нечем, мы пригласили десяток из них в наш
вагон, где вечер продлился с песнями и даже с народными танцами, насколько
размеры нашего салона это позволили».
Десять лет спустя, в 1946 году, когда мне пришлось принять
участие в создании французского фильма «Пасторальная симфония»,
по роману Андре Жида, я познакомился с этим писателем в
кинематографической студии и даже успел сделать с него там (незаконченный)
портретный набросок. Разговорившись о «Возвращении
из СССР» и, в частности, о вьпцеоггисанном поезде, я сказал,
что приехавшему во Францию советскому писателю Союз французских
писателей вряд ли смог бы предоставить отдельный вагон
с салоном, в котором Сергей Лифарь мог бы репетировать свои балеты.
Я сказал также, что духота и теснота в комсомольском вагоне
могли показаться «очаровательными» Андре Жиду и его спутникам
потому, что они имели возможность тотчас же вернуться в
свой «салон», но что та же теснота и духота вряд ли нравились комсомольцам.
Кроме того, я спросил: если комсомольцы, пассажиры
это