Ссылка на файл в формате pdf - Вторая литература

чавшего», протавопоставлегош). Одно из главных обвинений, выдвинутых
славянофилами по адресу Запада, это обвинение в его «антидушевности»:
на Западе общение людей, по их утверждениям, носило
чересчур формальный, холодный характер. Еще Киреевский жаловался
на «невыносимый холод» личных отношений на Западе. В
противоположность этому, по утверждениям славянофилов, русский
быт отличается «соборностью» — «единством в духе свободы». Общение
между русскими, по мнению славянофилов, отличается большей
человечностью, большей душевной теплотой, чем в чересчур
рационализированном Западе. Этимшдеямвторил Кейзерлинг, утверждавший,
что русский народ — «единственный, сохранивший непосредственное
отношение к душе ближнего».
Думается, что, применительно к дореволюционному времени, эта
сравнительная характеристика, будучи освобожденной от продиктованных
национализмом преувеличений, в какой-то степени приближалась
к действительному положению вещей. Конечно, нужно сделать
существенную оговорку, что традиционная западная сдержанность
в общении между людьми (собственно, в северных странах),
отнюдь не исключала сердечности с избранными близкими, и что
эта сдержанность предохраняет от эксцессов общения, нередко ведущих,
в порядке реакции, к ссорам и ненужным разрывам. Но, думается,
славянофилы и Кейзерлинг правильно отметили большую
глубину общения в русском быту.
Действительна ли эта картина теперь, после сорокалетней диктатуры
советской власти Думается, что искуоственно^насильственное
и тстойчиво-си'стематическое насаждение «панполитизма» (подведение
всего под политическую мерку) произвело ряд структурных
изменений в русской душе, в том числе изменений в стиле и характере
общения.
Эта политизация всех сфер жизни, изоляция СССР от остального
мира, не говоря про эксцессы сталинского периода, с его культом
и боязнью доносительства, и вся насыщенная пропагандными
фикциями атмосфера — все это никак не могло способствовать сохранению
душевности и общительности. За «общение» с кем не надо
в сталинское время можно было угодить в концлагерь.
Пусть теперь эта мрачная картина заметно изменилась в сторону
большей бытовой свободы. Но соцгальнснполигическая маска, которой
все еще нужно прикрываться, так сказать, вросла в лицо. Люди
научились (и теперь, пожалуй, больше, чем при Сталине) с полным
видом искренности повторять «своими словами» внушенное им свыше.
Эта «интроэкция» пропаганды, эта ее внутренняя ассимиляция
представляет, быть может, самое большое «достижение советской
власти». Двоемыслие (^oublefhink"), о котором писал Орвелл, в Советском
Союзе стало в значительной степени совершившимся фактом.