Желание веков, Эллен Г. Уайт

плодовитую виноградную лозу. Ягоды и листья были выполнены с редким вкусом и
исключительным мастерством. Заходящее солнце освещало и эту лозу, изящно обвивавшую белые
сверкающие колонны. Блестящими усиками она цеплялась за золотые украшения колонн и,
казалось, сияла славой, посланной самим Небом.
Иисус взирает на все это, замолкает и огромная толпа, очарованная неожиданно открывшейся
красотой. Взгляды людей обращаются на Спасителя в ожидании, что Он разделит общее
восхищение. Но вместо этого они замечают тень печали на Его лице. Они недоумевают, видя, как
Его глаза наполняются слезами, а тело содрогается, подобно дереву, сотрясаемому бурей. Из Его
дрожащих уст вырывается мучительный вопль глубоко сокрушенного сердца. Какая картина
открылась ангелам! Их любимый Повелитель в скорби и слезах! Какое зрелище открылось этой
радостной толпе, которая с торжествующими возгласами, размахивая пальмовыми ветвями,
сопровождала Иисуса к славному городу, где, как все горячо надеялись, Он должен был стать Царем.
Иисус плакал у гроба Лазаря, но тогда Он плакал из сочувствия к человеческому горю, а эта
неожиданная печаль — словно скорбная мелодия в величественном, торжествующем хоре. Среди
всеобщей радости, когда все поклонялись Ему, Царь Израиля не мог сдержать слез! Это не были
тихие слезы радости — Христос безудержно плакал и стонал от душевных мучений. Пораженных
людей охватила скорбь. Восклицания смолкли. Многие начали рыдать, сочувствуя горю Того, Кого
они не могли понять.
Иисус плакал отнюдь не потому, что предвидел Свои страдания. Прямо перед Ним лежал
Гефсиманский сад, где вскоре великая тьма и ужас охватят Его. Перед Ним были также и Овечьи
ворота, через которые в течение многих веков проводили животных, предназначенных для
жертвоприношения. И вскоре эти ворота должны были открыться для Него — великой Реальности,
на Которую указывали все эти жертвоприношения. И рядом была Голгофа, где Ему вскоре
предстояло страдать. Но отнюдь не из-за всех этих напоминаний о неминуемой жестокой смерти
Спаситель плакал и стонал в душевной муке. Он печалился не о Себе. Мысль о Собственных
страданиях никогда не смутила бы Его благородную, самоотверженную душу. Сердце Иисуса
пронзил вид Иерусалима, который отверг Его, Сына Божьего, пренебрег Его любовью, который не
поверил Ему, хотя видел Его невероятные чудеса, и который готов был лишить Его жизни. Он видел,
какую вину навлекал на себя Иерусалим, отвергая своего Искупителя, он видел, каким Иерусалим
мог бы стать, если бы принял Того единственного, Кто мог исцелить его раны. Он пришел спасти
Иерусалим. Как же Он мог оставить его?
Израиль был избранным народом. Бог сделал его храм местом Своего обитания. Это была
«прекрасная возвышенность, радость всей земли» (Псалтирь 47:3). Он мог бы поведать о том, что
более тысячи лет Христос заботился о нем, хранил и нежно любил его, как отец любит свое
единственное дитя. В этом храме пророки произносили величественные предостережения. Здесь из
кадильниц поднимался к Богу фимиам вместе с молитвами верующих. Здесь текла кровь
жертвенных животных — прообраз крови Христа. Здесь Иегова являл Свою славу над престолом
благодати. Здесь служили священники, здесь в течение многих веков совершались помпезные
символические обряды. Но всему этому величию близился конец.
Иисус поднял руку, которой так часто благословлял больных и страдающих, и, протянув ее к
обреченному городу, прерывающимся голосом воскликнул: «О, если бы и ты хотя в сей твой день
298