Желание веков, Эллен Г. Уайт

Любой пренебрежительный отзыв о храме наверняка возбудил бы их негодование. В этом вопросе
и римляне, и иудеи, и фарисеи, и саддукеи были едины, потому что все они глубоко почитали храм.
Нашлись два свидетеля, показания которых были не столь противоречивы, как у других. Один из
них, подкупленный с целью обвинить Иисуса, заявил: «Он говорил: могу разрушить храм Божий и
в три дня создать его». Слова Христа были переданы неверно. Если бы их воспроизвели точно,
синедриону не за что было бы осуждать Его. Будь Иисус обыкновенным человеком, как утверждали
иудеи, подобное заявление свидетельствовало бы лишь о Его неразумии и хвастовстве, но вовсе не
расценивалось как богохульство. В Его словах, даже искаженных лжесвидетелями, не содержалось
ничего, что римляне могли бы счесть преступлением, достойным смерти.
Иисус терпеливо слушал противоречивые показания свидетелей. Он не произнес ни единого
слова в Свою защиту. Наконец Его обвинители запутались, смутились и разъярились. Суд не мог
продолжаться дальше. Казалось, весь заговор расстроился. Каиафа был в отчаянии. Оставалось
последнее средство: заставить Христа судить Самого Себя. С искаженным от гнева лицом
первосвященник вскочил со своего судейского места. Одного взгляда на него было достаточно,
чтобы понять: будь это в его власти, он набросился бы на стоявшего перед ним узника. «Что же
ничего не отвечаешь? — воскликнул он. — Что они против Тебя свидетельствуют?»
Но Иисус оставался спокоен. «Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст
Своих; как овца, веден был Он на заклание, и, как агнец пред стригущим Его безгласен, так Он не
отверзал уст Своих» (Исаии 53:7). Наконец Каиафа поднял правую руку к небу и торжественно
обратился к Иисусу: «Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?»
Христос не мог не отозваться на эти слова. Есть время молчать, и есть время говорить. Он
молчал до тех пор, пока Ему не задали прямой вопрос. Он знал, что, ответив на него, Он обрекает
Себя на верную смерть. Но вопрос был задан общепризнанным верховным авторитетом нации, и во
имя Всевышнего Христос не мог не оказать должного уважения к закону, более того, вопрос касался
Его отношений с Отцом. Ему необходимо было ясно раскрыть Свой характер и сущность Своей
миссии. Некогда Иисус сказал ученикам: «Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, того
исповедаю и Я пред Отцом Моим Небесным» (Матфея 10:32). И теперь Он собственным примером
подтверждал эти слова.
Все присутствующие, устремив на Него взоры, приготовились слушать, и Он ответил: «Ты
сказал». Казалось, что небесный свет озарил Его бледное лицо, когда Он добавил: «Даже сказываю
вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках
небесных». На мгновение Божественность Христа просияла через Его человеческое естество.
Первосвященник дрогнул от проникающего в душу взгляда Спасителя, который, казалось, читал
его сокровенные мысли и испепелял его сердце. Всю последующую жизнь Каиафа не мог забыть
этот испытующий взгляд гонимого Сына Божьего.
«Отныне, — сказал Иисус, — узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и
грядущего на облаках небесных». Этими словами Христос нарисовал картину, прямо
противоположную тому положению, в котором Он находился теперь. Он, Господь жизни и славы,
воссядет одесную Бога; Он будет судьей всей земли, и никто не оспорит Его решений. В свете,
исходящем от лица Божьего, все тайное станет явным, и каждый человек будет судим по его делам.
369