Прокопьев, С. Н. Пятая заповедь

слёзный рёв. Получалась пьеса в несколько частей. Бешеная стихия
Коли Дрынова в женской плоти выплёскивалась горлом. И не только.
На пике припадка Евгения Николаевна падала на стул и, сидя на
нём, билась затылком об стену. Затем наступал апофеоз. Ослеплённая
кипением дрыновской крови, она бросала оскорбления в лицо
мужа, но он невозмутимо переносил все стадии припадка, не вступал
в словесную перебранку. Урезонивая жену, только и говорил
досадливо: «Перестань! Ну, перестань уже». Неудовлетворённая
такой реакцией, она швыряла в лицо мужа многозначительное:
«Я на тебя докажу! Пусть знают, кто ты на самом деле!»
Была какая-то тайна, которую дед когда-то - о чём, надо полагать,
не раз пожалел - доверил жене и которую та грозилась
донести в органы. Евгения Николаевна сама служила в них. На
серьёзной должности - работала начальником 1-го отдела на
железной дороге. У Вадима в архиве была фотография бравой
бабушки в форме. Захваченная истерикой, желая пронять мужа,
пробить его толстокожесть, она грозилась взорвать какую-то
мину... Пусть себе хуже, но... Угроза не относилась к ш уточным,
и дед, понимая, что жена, затуманенная гневом, может
наломать дров - головой не рассчитаеш ься, прибегал к крайне
крутой мере. Ж утко-спокойным шагом выходил в сенцы...
Возвращаясь со службы в кладовке под замком оставлял верхнюю
одежду и все ремни, портупеи, кобуру, отнюдь не пустую.
Ш инель всегда тщательно чистил и выбивал пыль из неё. Дед
доставал наган, с непроницаемым, неподвижным лицом заходил
в дом, поднимал пистолет на жену: «Убью! Пся крэв!» Взгляд
мужа, пустой и холодный, как дуло пистолета, действовал
мгновенным отрезвляю щ им средством, сбивая пламя истерики.
Ж ена распрекрасно понимала: нажать на курок - лучший выход
для мужа. Из двух возникающих зол - раскрытие тайны и бы товое
убийство - последнее предпочтительнее. Истерика улетучивалась,
невыстреливш ий пистолет возвращ ался на место.
Что-то кипело в бабушке и после смерти мужа. Она страшно
любила революционные песни:
По военной дороге шёл в борьбе и тревоге
Боевой восемнадцатый год...
Песня для бабушки была не абстрактным «искусством ради искусства».
Музыкально-поэтические ассоциации основывались на