эволюции

это относится к тем селекционистам, которые [подобно Ламарку] придают
большое значение также употреблению и неупотреблению органов.
Плате (Plate, 1913: 592) полагает, что вышеприведенный закон Ламарка
есть «причинно-механический» закон, ибо он относится как к целесообразным,
так и к нецелесообразным признакам. Но, можно спросить,
где в органическом мире при нормальных (не патологических) условиях
органы используются нецелесообразно? Раз органы употребляются, они,
как правило, употребляются целесообразно.
Принятие принципа упражнения и неупражнения делает, как мы уже
отметили, совершенно излишней гипотезу отбора. Ибо, если организм
в состоянии поступать целесообразно в случае употребления и неупотребления
органов, то почему он не может вести себя точно так же и в других
случаях, например, когда является необходимость произвести новый
орган? К тому же теория отбора и не берется объяснять происхождение
признаков: она объясняет лишь, почему особи с полезными признаками
выживают и совершенствуются. Можно было бы рассуждать так. Приспособления
орхидей для опыления насекомыми весьма полезны этим растениям.
Как они получили начало, это вопрос иной. Но раз они заложились,
организм их совершенствует в силу той же способности, какую проявляет,
например, протей: эта амфибия имеет и легкие, и жабры; если
заставить животное жить в глубокой воде, то .жабры разрастаются втрое
против нормального, а легкие частью атрофируются; обратно, в мелкой
воде, разрастаются легкие, а жабры уменьшаются (этот случай приводит
Дарвйн (1909:520; 1951:677—678)). На основании такой же способности
реагировать целесообразно могли бы образоваться и те причудливые
приспособления, какие мы видим в цветке орхйдей.
Так должен, если желает быть последовательным, рассуждать тот, кто
раз признал принцип Ламарка.
Словом, мы хотим сказать, что принятие принципов упражнения и неупражнения,
а равно и приспособления к внешним условиям, есть скрытое
признание наличия изначальной целесообразности, присущей живому.12
А тогда теория отбора делается совершенно излишней.
Между тем Дарвин и его сторонники прибегают к принципу Ламарка
для объяснения самых удивительных приспособлений организма. Так,
Дарвин (1909а: 521, 519; 1951:576—577) указывает, что если одна почка
разрушена, то другая часто принимает на себя ее задачу, становясь
больше и выполняя двойную работу; если удалить часть одной из костей
на ноге у животного [(например, большую берцовую кость у собаки)],
то парная ей кость [ (в приведенном выше примере — малая берцовая) ]
расширяется, пока не станет равной по объему тем двум костям, работу
коих она должна выполнять.
Замечательно, как с годами Дарвин начал придавать все большее и
большее значение ламаркизму. Первоначально великий натуралист был
склонен переоценивать роль естественного отбора. Так, в 1861 г. он писал
Давидсону (Дарвин, 19096:89; 1950:148—149) :
«Главное мое затруднение в том, что я не могу взвешивать прямого
результата продолжительного действия измененных условий жизни
без всякого отбора, с влиянием отбора на случайную (так сказать)
ийменчивость.
Очень колеблюсь по этому поводу, но вообще возвращаюсь
к моему убеждению, что прямое воздействие условий жизни не было
сильным. По крайней мере это прямое воздействие могло при­
12 Замечательно, что это было ясно Канту. Знаменитый философ принимал, что
все четыре человеческих расы произошли от одного «рода» под влиянием климатических
условий. Эта гипотеза, говорит он, необходимо предполагает у человека способность
к развитию, т. е. первоначальное предрасположение различно реагировать
на различные климатические влияния. Само же это предрасполож ение уже у ск о л ь ­
зает от при чинного о б ъясн ен и я.