эволюции

для восприятия какого-либо специального рода раздражений». Произвольные
действия, т. е. деятельность и изменения ее, проявляемые без внешних
раздражений, наблюдаются у простейших, подобно тому, как у Меtazoa.
«Идея, что произвольная деятельность присуща только высшим
животным, совершенно ошибочна; действие столь же произвольно у простейшего,
как и у человека». Нет пикаких доказательств в пользу того,
чтобы поведение простейших и низших Metazoa разнилось чем-либо существенным.
Жизненные проявления у тех и других существенно
сходны, «Поведение простейших не более и не менее машинообразно,
чем поведение Metazoa; обоими управляют одинаковые принципы».
Словом, в среде органического мира мы всюду находим существа,
приспособленные к окружающей обстановке и весьма совершенные, даже
в самых низах филогенетической лестницы. Нигде не обнаруживается
уродливых форм, какие обязательно должны были бы попадаться в том
случае, если бы господствовала безграничная изменчивость.
Из предыдущего, конечно, не следует, чтобы организмы вообще достигли
высшей мыслимой степени совершенства, чтобы нельзя было
представить себе существ еще лучше приспособленных. История земли
показывает нам много примеров постепенного усовершенствования организации,
т. е. более совершенной способности отвечать целесообразно
на раздражения. Таков, например, ряд позвоночных. Но это свидетельствует
лишь о том, что чудес в мире не бывает: природа работает исключительно
при помощи законов физики и химии, и хорошие результаты
могут быть достигнуты лишь постепенно.
Можно было бы в доказательство бесконечной изменчивости организмов
сослаться на поучительные наблюдения Н. И. Вавилова (1920)
над формами пшеницы, ржи, ячменя, чечевицы,18 которые показывают не- ,
обычайную изменчивость. Действительйо, полиморфизм здесь велик, но он
вызван перераспределением тех же самых признаков, а границы между
разными видами, например у пшениц (Triticum vulgare, Tr. compactum,
Tr. spelta, Tr. durum, Tr. polonicum, Tr. turgidum, Tr. monococcum и
Tr. dicoccum), остаются неприкосновенными. Так что изменчивость вовсе
. не безгранична; пределы ее могут быть наперед предсказаны. И, что
самое важное, на примере злаков можно убедиться, что изменчивость
не случайна, а закономерна: вовсе не случайность, что у обыкновенной
пшеницы (Triticum vulgare) бывают формы остистая и безостая, белоколосая,
красноколосая и черноколосая, опушенная и гладкая, озимая
и яровая и пр., ибо такие же точно формы имеются, по наблюдениям
проф. Вавилова (1920), и у карликовой пшеницы и у полбы, а приблизительно
такие же у других пшениц, у ячменей, ржи и др.
[Некоторые полагают, что количество комбинаций генов при оплодотворении
столь велико, что среди них могут оказаться случайно и
прогрессивные. Так, В. М. Шимкевич (1922) говорит: «У человека при
24 хромосомах в половых клетках числе—возможных наследственных
комбинаций около 300 биллионов, не считая тех, которые могут произойти
от скрещивания хромосом и от покуда загадочного процесса
образования новых генов». Эта гипотеза переносит вопрос об образовании
признаков с органов и приспособлений на гены, т. е. отодвигает
его дальше. Но спрашивается, откуда же получились гены, из коих
каждый, как правило, соответствует какому-то целесообразному признаку?]
(361) [Здесь мне придется обратиться к компетентному мнению
Дженнингса (Jennings, 1922:6).
«При размножении двух родительских особей, знакомом нам по высшим
животным и растениям, имеет место смешение различных пород,
образование большого числа разнообразных групп наследственного ма­
18 О чечевице см. работу Е. И. Барулиной (1920) из лаборатории Н. И. Вавилова.