эволюции

В Ангоре не только у коз, но и у овчарок, и у кошек прекрасная густая
шерсть (там же : 506; 1951:662). Далее Дарвин ссылается на наблюдения
Meehan (1862), который сравнил 29 видов американских деревьев
с их европейскими сородичами. И те, и другие живут в одинаковых условиях.
У американцев листья менее глубоко зубчаты или пильчаты, почки
их мельче, осенью, перед опаданием, листья имеют более яркие цвета,
самое опадение происходит раньше, семена мельче, деревья имеют более
раскидистый рост и не так ветвисты. Указав на эти факты, Дарвин замечает
(; 509; 1951:665): «Принимая во внимание, что эти деревья относятся
к нескольким самостоятельным отрядам и что они приспособлены
к самым разнообразным местностям, едва ли можно предполагать, что
их различия приносят им какую-либо особую пользу в Старом и Новом
свете; а если так, эти различия не могли быть приобретены посредством
естественного отбора и их следует приписать продолжительному действию
иного климата». ’
По поводу подобного рода параллельных изменений Дарвин говорит
о «склонности варьировать в одинаковом направлении» (: 513; 1951:669).
С этим любопытно сопоставить следующие слова Дарвина в «Происхождении
видов» (начало V главы; 1939:367): «Я говорил иногда о вариациях
как об обязанных своим происхождением случаю. Но это совершенно
неточное выражение; оно служит исключительно для того, чтобы
удостоверить наше полное неведение относительно причины каждой отдельной
вариации».
А что если появление вариаций обязано известной закономерности?
Тоща отпадает роль случая и вместе с тем и естественного отбора. Это
отметил еще Аристотель в своей «Физике» (II, 198 Ь., изд. Берлин. Акад.
наук). Приведя в пример целесообразности устройство зубов у человека,
он говорит, что можно было бы объяснить эту целесообразность
игрой случая: если бы случайно признаки оказались приспособленными,
то такие организмы сохранились бы; напротив, те, у которых не оказалось
бы приспособлений, должны были бы вымереть. Но, возражает против
этого довода Аристотель, не может быть делом случая то, что всюду
регулярно повторяется.17
Нам могут возразить, что принцип определенного направления в эволюции
возвращает нас к телеологическим представлениям Аристотеля.
На это мы скажем, что, по учению современной физики, все процессы,
совершающиеся в неорганическом мире, имеют известное направление:
существует тенденция к рассеянию энергии; иначе это выражают, говоря,
что энтропия мира стремится к максимуму. Определяя отношение количества
энтропии в данный момент к ее возможной максимальной величине,
мы умозаключаем о настоящем по будущему. А это и есть сущность
телеологии. Принципы устойчивости и развития заключают в себе телеологическое
содержание, говорит Вундт (Wundt, 1907, II : 66).
Из предыдущего ясно, что наш фзТЗЕяд коренным образом разнится от
положения дарвинизма, гласящего, что изменчивость, с которой оперирует
естественный отбор, не имеет определенного направления; эта изменчивость
столь безгранична, что в «любой момент среди особей какого-нибудь
часто встречающегося вида можно по большей части найти именно
ту вариацию, которая нужна» (Plate, 1913:198). Дарвинизм, говорит
Плате (: 222), считается с изменениями, которые наступают случайно,
он есть теория случайностей (Zufallstheorie). Доказывая это, Плате пользуется
(: 199) примером, который как нельзя лучше служит к опровержению
теории случайностей: «Мыслимо ли было бы, чтобы насекомые' из
разных групп принимали вид муравьев или листьев, или моллюски из самых
разнообразных семейств приобретали в полосе прибоя наперсткооб­
17 О роли, какую древние приписывали случаю, и об их соображениях по поводу
борьбы за существование, см. стр. 43—93 наст. изд.