эволюции

году, в письме к Морицу Вагнеру, великий натуралист писал: «по моему
мнению, я сделал одну большую ошибку в том, что не признал достаточного
влияния прямого воздействия окружающего, т. е. пищи, климата
и пр., независимо от естественного отбора».
Вслед за Дарвином и неоламаркисты, каковы Спенсер, Негели, Коп,
Варминг, Рейнке, Веттштейн и др., стали придавать значение употреблению
и неупотреблению органов. Но при этом упускают из виду одно
обстоятельство. Упражнение и неупражнение органов приводит к усовершенствованию
нужных органов и устранению ненужных — стало
быть, к явлениям целесообразным, т. е. поддерживающим жизнь особи
и вида. А каждый целесоообразный акт сам требует объяснения, за
каковое нельзя принять предполагаемый усиленный приток крови к органу,
чаще используемому, ибо совершенно непонятно, почему усиленное
исполнение органом его функции должно повлечь за собою усиленный
приток крови. Вообще, употребление какого-либо предмета или инструмента
из неживой природы влечет за собою не совершенствование его,
а трату и порчу. Всякий инструмент от употребления изнашивается:
пила, топор, перо — тупятся; гранит от воздействия воды и воздуха распадается
на дресву, а вовсе не делается плотнее и тверже, железо
превращается в ржавчину и т. д. Лишь живое обычно усовершенствуется
от употребления. Когда организм переходит в стадию старости и постепенно
подготовляется к превращению в состояние неживой материи, употребление
органов начинает изнашивать их: пример — зубы.
Неоламаркизм ничего не объясняет, если в основу его не положить
принимаемый нами принцип изначальной целесообразности всего живого.
«Живой» и «целесообразно отвечающий на раздражения» есть синонимы.
Самые основные свойства живого, каковы раздражимость, сократимость,
способность к усвоению, выделению, размножению, — все
это акты по существу своему целесообразные. И наш- постулат в скрытом
виде заключен как в системе Ламарка, так и в учениях его новейших
последователей.
Рассмотрение вопроса, почему живое отличается свойством реагировать
целесообразно на раздражение и как такое свойство получило начало,
выходит за пределы естествознания и относится уже к области
философии природы.
Принцип изначальной целесообразности всего живого играет в биологии
такую же роль, как и другие подобные принципы, которыми принуждены
пользоваться и прочие науки. Так, все науки о духовной стороне
человека молча принимают, что есть чужое «Я», устроенное аналогично
моему собственному; в основе всего естествознания и философии
лежит постулат понятности мира, о котором мы говорили выше
(стр. 71).
Необходимо отметить, что скрытое^мризнание принципа изначальной
целесообразности живого заключается в основе теории естественного
отбора. В самом деле, теория' эта опирается на далее не объясняемые
начала: 1) изменчивости, 2) наследственности и 3) борьбы за существование.
Эти принципы принимаются как данные, как нечто очевидное
и само собой понятное. Между тем все эти свойства целесообразны:
если бы не было изменчивости, организм не мог бы приспособляться
к меняющимся внешним условиям; если бы не было наследственности,
невозможно было бы закрепление приобретенных признаков; наконец,
борьба за существование предполагает наличность способности к самосохранению.
Таким образом, селекционизм должен признать с 'самого начала наличие
у организма целесообразных свойств в виде наследственности,
изменчивости и способности самосохранения. Но можно было бы сказать
— все эти свойства возникли в результате борьбы за существование:
те организмы, у которых названных свойств не было, не могли