Hvat

— Почему вернулись? — спросил я, когда мы под проливным
дождем выбрались из кабины.
— Почему, почему? — передразнил Чкалов. — И з-за тебя,
милый, ну тебя к чорту! Ведтэ ты без кислорода мог скапутиться
там, наверху...
Он говорил грубовато и с досадой, но в его голосе не было
и нотки зла, раздражения, желания обидеть. А через несколько
секунд этот человек с большим сердцем, вмещавшим и мужество
и доброту, уже шутил:
— И как это мы забыли, что корреспондентам тоже нужен
кислород!
Я неуверенно доказывал, что не следовало из-за меня возвращаться:
конечно, без кислорода трудно, по терпеть можно. . .
Свой рассказ «Спецкор без кислорода» Георгий Филиппович
закончил так:
«Мы догадывались: он боится, что мы его «отставим»;
боится возвращаться в Москву поездом и потерять удобный
случай поработать как следует для своей газеты. Но мы были
слишком хорошо знакомы с журналистом и не хотели его обижать.
Решили выждать еще день и игти на такой высоте, когда
четвертому члену нашего экипажа хватало бы вдоволь свежего
воздуха в тесной кабине самолета. . .»
Н а другое утро «А НТ-25» снова стартовал на запад. Предательские
облака развеяло, горы были открыты. Одиннадцать
часов полета, и мы опустились па читинском аэродроме. Следующий
вечер застал нас на берегу Енисея, в Красноярске.
Отсюда путь «АНТ-25» пролегал над безлесными равнинами
Западной Сибири.
— Ну, Егорушка, нынче твой день, — сказал перед стартом
Чкалов.
В полуденной дымке проплыл Новосибирск; новые индустриальные
гиганты раскинулись по обоим берегам широкой Оби.
Началась Барабинская степь — без конца и края, с синеватыми
кружками и овалами озер. Испуганные гулом мотора, из камышей
взлетали стаи гусей и уток.
Снизившись до двухсот метров, Чкалов передал штурвал
Байдукову, а тот убавил высоту еще наполовину. «АНТ-25» шел
над самой травой. Байдуков оживился и с любопытством оглядывал
степь, глаза его приняли мечтательное выражение.
— Валерий! — позвал он, отметил ногтем на карте точку,
подле которой пролегла красная линия маршрута, и показал
в окошко:
— Здесь! . .
«Тарышта, разъезд Омской ж. д.» — прочел я на карте надпись
Байдукова. Внизу промелькнули три-четыре домика, станционные
здания. Около тридцати лет назад на этом глухом
разъезде, в семье железнодорожника Филиппа Байдукова ро­