Hvat

я опознаю по высокой сутулой фигуре. Но что стало с его шелковистой
белой бородой! Как будто ее окунули в жидкую
ваксу. . .
Бункеры заполняются до краев. Угля хватит на несколько
недель, хотя мы и не собираемся так долго пробыть в плавании.
Взят полный запас пресной воды. «Сталинград», н ед ав н о
еще возвышавшийся над причалом, погрузился почти до ватерлинии
и будто стал меньше ростом.
Одновременно со «Сталинградом» снимется с якоря и пароход
«Смоленск». Из бухты Провидения передают, что подход
судов к берегу возможен. Если ледовая обстановка сложится
на всем пути так же благополучно, через шссть-ссмь суток мы
будем на Чукотке. Никогда еще столь ранней весной, в начале
апреля, эти районы Берингова моря не посещались кораблями.
— Надо быть готовыми к неожиданностям, — заметил сегодня
старший помощник.
Поздней ночью, приятно возбужденный горячим душем, не
ощущая утомления после «угольного аврала», пробегаю по палубе
«Сталинграда» к себе в каюту. Берег спит, сотни светлячков
раскинулись веером на заснеженных холмах. Где-то
вдалеке заливаются лаем камчатские псы. Сильные и выносливые
животные, защищенные пушистой шерстью от морозов,
они — верные помощники и друзья человека на Севере. Над
горами, невидимыми во мраке, ярко светят звезды. С юга вест
тихий, несущий весну, ветерок. Дивная апрельская ночь. . . Но
люди, молчаливо двигающиеся по палубе, не замечают окружающей
их красоты: продолжается погрузка, бригады встали
на последнюю вахту. Грохочут лебедки. Луч судового прожектора
сопровождает плывущую в воздухе громоздкую бадью.
Знакомый голос старпома гремит: «Майна, по-малу майна, помалу,
черти вы дорогие! . .»
Осторожно, боясь разбудить соседей, открываю скрипучую
дверь каюты. Сбрасываю грубые валенки, опускаюсь на койку
и только тут чувствую, как невыразимо устал. Товарищи по
каюте еще не спят, мы обмениваемся планами на завтрашний
день. Поддавшись блаженному ощущению покоя и не закончив
ответной фразы, мгновенно засыпаю на своем жестком ложе. . -
Этого «завтрашнего дня» — восьмого апреля 1934 года — я
не забыл и доныне, по прошествии многих лет.
Рано утром, когда на «Сталинграде» все, кроме вахтенных
и радистов, были погружены в глубокий сон, меня кто-то
сильно встряхнул. Открыв глаза и еще не понимая, в чем дело,
я увидел красное и обветренное лицо боцмана Петрищенко.
— Что такое?
— Василий вас кличет, — загудел боцман. — Шел я мимо,
а он из рубки выскочил: «Дойди до корреспондента в шестой
каюте, зови ко мне, скажи — челюскинцев сняли. . .»