Hvat

чали забастовками. В эти июльские дни тридцать седьмого года
прекратили работу шестьсот тысяч человек. Из штатов шли
вести об угрожающем росте забастовочного движения.
В Ныо-Йорке бастовали мужские портные, официанты ресторанов,
продавцы, клерки, рассыльные. . . Порой из помещений,
где была объявлена забастовка, появлялись штрейкбрехеры —
одни смущенные и пришибленные, иные — наглые на вид; ища
взглядом поддержки у полисмена, приставленного для их
охраны, предатели трусливо пробирались мимо пикетчиков. К а­
рикатурно-толстый полисмен, выпятив вздувшийся шаром живот,
жевал массивными челюстями вечную резинку; не сводя бараньих
глаз с пикетчиков, он угрожающе помахивал увесистой дубинкой
— «клобом».
Бастовали и под землей. Бросили работу две с половиной
тысячи продавцов газетных киосков метрополитена. По эскалатору
я спустился на подземную станцию Шестидесятой улицы.
На истертом каменном полу валялись окурки, смятые газеты,
ореховая скорлупа, обгорелые спички, апельсинные корки. Возле
газетного киоска толпа человек в пятьдесят обступила юношупикетчика.
Он ходил внутри круга, красноречиво убеждая не
покупать у владельца киосков: «Этот негодяй выбросил на улицу
тысячу двести служащих, их семьи голодают. . .» Одни слушали
с явным безразличием, видимо, потому, что забастовка газетчиков
не затрагивала их собственных интересов, иные выражали
сочувствие, а некоторые открыто проявляли враждебность к бастующим.
Немолодой франт в модном кремовом костюме демонстративно
направился к киоску, откуда, как крыса из норьг, выглядывал
штрейкбрехер. Швырнув на прилавок монету, франт
потребовал «Тайм», один из самых реакционных журналов
Америки. . .
Однажды поздней ночью мы с Байдуковым долго бродили
по улицам Гарлема, негритянского района Нью-Йорка. Перед
нами раскрывались картины жалкой нищеты. В подворотнях
валялись безработные негры, не имеющие даже медяка на
оплату койки в ночлежке. Стоньг, детский плач, площадная
брань вырывались из раскрытых окон. Н а перекрестках, под
боком у вездесущих полисменов с литым затылком и боксерскими
кулаками, негритянские девушки-подростки, униженно
кривляясь, зазывали ночных прохожих. Как призраки, бродили
полуодетые женщины с сонными младенцами на руках, пугливо
выпрашивая подаяние. Жутко было в ночном Гарлеме, узаконенном
«гетто черных», в черте оседлости негритянского населения
Нью-Йорка.
Н ам доводилось встречать негра-лакея, негра-швейцара, негра-грузчика,
негра-проводника, негра-чистильщика обуви и в белых
кварталах американских городов. Н о деятельность негровадвокатов,
врачей, учителей, журналистов возможна только