Hvat

восходный, опытный пилот, видимо, стал жертвой нелепой
ошибки, — сказал Михаил Михайлович. — Надо полагать, что
на взлете кончилось горючее, и положение было безвыходным».
Громов оказался прав: Кроссон, прилетевший первым на место
катастрофы, убедился, что бензиновые баки гидроплана были
пусты.
Кроссон подарил мне последнюю фотографию Поста, снятую
в Фербэнксе, на берегу Тананы, за несколько часов до гибели
пилота.
Мы с Беляковым обосновались на радиостанции. Завтра
около полудня «Н-209» ожидался в Фербэнксе. Глазгоу сидел
у приемника и настраивался на волну РЕЛ Е Л . Но самолет
далеко, его передачи еще не слышны. До полюса он пролетит за
пятнаднать-шсстнадцать часов; это — больше полпути. Ш таб
перелета из Москвы коротко передал нам данные о продвижении
воздушного корабля. Все идет хорошо.
Беляков налаживает связь с Москвой через Чукотку. Он
послал через Ном пробную телеграмму в Анадырь. Ответ приходит
быстро; в нем чувствуется радость советских радистов,
неожиданно получивших депешу из Америки на родном языке.
Анадырские товарищи заверяют, что через них наши телеграммы
в Москву пойдут быстрее, чем по пути Сиэттль—Н ы о-йорк—
Лондон.
Глазгоу «поймал» Гаити и Стокгольм, послушал передачу
советского парохода «Карл Маркс», шедшего в неведомых морях,
и снова настроился на РЕ Л Е Л . Есть! Сержант не спеша записывает:
«Идем по маяку. Все в порядке. Самочувствие экипажа
хорошее. Галковский.»
Близится полночь. В Москве сейчас полдень. В центральной
Арктике, над которой летит воздушный корабль, — полярный
день. Приняты уже четыре радиограммы: материальная часть
работает отлично, все в порядке. Подходит новый срок передачи
с борта самолета. Глазгоу выводит букву за буквой:
«13 часов 40 минут (московского). Пролетаем полюс. Д о­
стался он нам трудно. Начиная от середины Баренцова моря,
все время мощная облачность. Высота шесть тысяч метров,
температура минус тридцать пять градусов. Стекла кабины
покрыты изморозью. Сильный встречный ветер до ста километров
в час. Сообщите погоду по ту сторону полюса. Все в порядке.
. .»
Радиограмма заканчивалась шестью двузначными цифрами;
каждая из них соответствовала по кодовой таблице определенному
слову. Беляков поглядел в код. Эти цифры обозначали
фамилии экипажа: Леваневский, Кастанаев, Левченко, Галковский,
Годовиков, Побежимов.
В аппаратном зале радиостанции набилось полно народа,
поднялся галдеж. По рукам ходит какой-то подписной лист.