Hvat

Уже около часа канадец Ивон Роберт, «прекрасный мировой
атлет», без перерыва дрался с «английским гигантом» Джеком
Маршаллом. Гиганту приходилось туго. Глаза его слезились,
ручьи пота стекали на грязный, пропитанный свежей кровью
ковер. Лицо Роберта походило на свиное рыло, и публика потешалась,
тыкая на него пальцами.
— Эй, красавчик! Добей Д ж ека!— кричали зрители, как
древние римляне гладиаторам. — Сломай ему челюсть! Заткни
глотку английской жабе! .. Не жаба он, — головастик! .. Оторви
ему ухо! Начисто оторви! Кусай, кусай его! . .
Мелкие лавочники, комиссионеры, лакеи, выложенные
«джентльмены», живущие темным заработком, подозрительные
красотки — все эти подонки капиталистического города словно
осатанели. Какой-то жирный тип с налившимися кровыо глазами,
вскочив на скамыо и тряся широким брюхом, хрипло изрыгал
ругань. Женщина лет тридцати, сложив ладони рупором, непрестанно
визжала, точно ее резали тупым ножом. На верхнем
ярусе уже в который раз завязывалась потасовка: кто-то у когото
зажилил ставку. . .
Как затравленный зверь, гигант искал спасения в углу
ринга. Канадец приплясывал перед ним, выжидая подходящего
момента, чтобы эффектно завершить схватку, разом припечатав
противника к ковру. Вот ом схватил Маршалла и швырнул на
тугие веревки. Отброшенный ими, будто пружиной, англичанин
вылетел на середину ринга, по снова был кинут на веревки; это
повторилось несколько раз.
Пошел второй час дикой схватки. Противники выдохлись, их
движения стали вялыми, захваты и удары бессильными; атлеты
плакали от изнеможения и беспомощности; они уже не могли
причинять друг другу страданий. А в зале мужчины, женщины,
подростки не прекращали зловещего рева, их стремление к кровавым
зрелищам было ненасытно. Едкие запахи пота и табака
висели в воздухе.
Наконец, «английский гигант» запросил пощады. Его унесли.
— На семьдесят девятой минуте Маршалл сдался, победил
Ивон Роберт, Канада! — прогнусавил рефери.
Репортеры стучали ключами. Победитель, тяжело волоча
ноги, спускался с ринга, ассистенты поддерживали его. Между
скамьями протискивались продавцы сосисок, голося нараспев:
«Хат доге! Горячие собаки! Горячие, бездомные, бескостные
собаки! Х ат доге! . .»
— Противно! Валерий был прав. Это — кровавое истязание.
— сказал Беляков. — Перестаешь уважать человека. . .
Мы не досмотрели и половины программы. ..
Чкалов в это время одиноко сидел в уголке консульской гостиной
перед радиолой. На столике подле него лежали стопки
пластинок.