Studia SlavicaSavariensia 1999

Studia Slavica Savariensia 1999.
называемого "разумного раскола" (13), т.е. именно на основе чувственного
восприятия, а не рационального постижения. "То, что я видел и слышал, а
притом ни о чем не думая (поскольку я еще и не умел думать) - говорил
писатель - (...) было все, что я мог видеть и слышать вообще; ведь позже я
больше ничего не видел и не слышал, и ничего больше я не узнал - когда я
размышлял об этом впоследствии - даже тогда, когда освободился от
многочисленных ошибочных суждений о понятиях и вещах, как от
излишних предрассудков." (12).
Можно сказать, что Крлежа, стремясь выдвинуть ощущение в
качестве единственного и главного элемента познания, максимально удаляется
от черты, на которой более двух тысячелетий тому назад находился
Платон. В то время как греческий философ пытался освободиться от
диктата ощущений, чтобы увидеть не этот, видимый мир, а интеллигибельный
мир идей, Крлежа с характерным для 20 века метафизическим
скепсисом останавливал свой взгляд именно на видимом мире. Как
писатель, утомленный всеми рационалистическими конструкциями европейского
духа, он восклицает: "Как освободиться от завесы затверженных
схем, чтобы человек мог прозреть непосредственно?" (13)
Нам нет надобности здесь углубляться в вопрос об эпистемологической
ценности чувственного восприятия, вокруг которого эмпиристы и
рационалисты уже веками ведут споры. Но все же следовало бы вспомнить,
хотя бы в общих чертах, как решал этот вопрос литературный
образец Крлежи - Св. Августин, после чего нам станет намного понятнее и
позиция самого Крлежи как рассказчика.
И Августин подобно Платону настаивает на двойственности
телесной и бестелесной сферы бытия. При этом первая постигается органами
чувств, а вторая - разумом. Однако, в отличие от Платона, раннехристианский
апологет приписывает сенсибельному такую же степень реальности,
как и интеллигибельному, что неизбежно ведет к реабилитации
чувственного воприятия. Дело в том, что, согласно Августину, именно
посредством органов чувств мы начинаем осознавать, что видимый мир
есть Божье творение, свидетельствующее своей красотой и богатством
форм о милосердии Творца. Так, в VII книге своих Исповедей Августин,
ссылаясь на апостола Павла, говорит: "Но тогда, когда я прочитал те книги
платонистов и когда они побудили меня искать бестелесную истину, я
понял и увидел невидимые твои свойства по тому, что сотворено (Посл.
Римл. 1, 20)" (Conf., VII, 20). Более того, без органов чувств человеческая
бы душа была лишена не только образов, возникших при непосредственном
созерцании земных вещей, но и образов, отложившихся в памяти,
или же образов, которые суть плод воображения. Человек ведь не может
иметь точное представление о каком бы то ни было чувственном предмете,
54