Studia SlavicaSavariensia 1999

Studia Slavica Savariensia 1999.
удачный термин - "тирания глаза". Под тиранией глаза следует понимать
растерянность разума перед наплывом раздражений, входящих в него
благодаря зрению (Хартман 1954: 127). В случае Крлежи было бы гораздо
лучше говорить о тирании всех органов чувств, которые все вместе утомляют
и сбивают с толку мозг. "Мы пытаемся освободиться от постоянного
ливня все новых впечатлений, - причитает Крлежа - мы делаем слабую
попытку взвиться над потоком впечатлений, этим прозорливым вихрем
картин, проходящих сквозь нас, чтобы мочь отразить в своем собственном
мозгу как в зеркале все то, что живо течет сквозь нас. И так мы судорожно
бьемся над решением этой загадки до скончания пути (...)" (21).
От тирании глаза - а это знал еще Августин - нас могут освободить
лишь понятия, которые единичное и конкретное подводят под общее и
абстрактное, помогая нам тем самым ориентироваться в путанице
чувственного мира. Сознание о том, что лишь с помощью понятий или,
говоря обобщенно, языка в его символической функции, мы можем
концептуализировать свой чувственный опыт, имеется и у Крлежи.
"Отражая и выражая впечатления, пишет он, мы формируем их, чтобы
выразить их способом, который позволил бы нам возвыситься над
кутерьмой мрачной и непонятной путаницы впечатлений. /.../ Впечатление
подобно инфекции долго гниет в человеке, пока все же не проявится - поразному:
как аллергия или как воспаление. Выражение является жестом,
сопротивлением, освобождением, родами, защитой /.../ (26-27).
Тот факт, что как писатель он зависим от языка, от символической
трансформации своего чувственного опыта, ставит, однако, Крлежу в
почти парадоксальное положение. Как мы видели, основным намерением
его автобиографической памяти была передача "картин", образов, то есть
первичных и непосредственных детских впечатлений о внешнем мире. В
литературном произведении они становятся "образами об образах", а если
принять во внимание и временную дистанцию в 40 лет, отделяющую
перичное впечатление от его словесного воспроизведения, тогда эти
образы превращаются в "образы забытых образов об образах" (15).
"Представляя образы об образах, - заключает Крлежа - мы (по сути дела)
вдвойне удаляемся от того, что хотим видеть, и тем более от того, что мы
видели, когда смотрели свободно, по-детски; теперь же мы хотим это
выразить весьма опосредованным и разумным способом." (15). Веря в
непосредственность детского отношения к действительности, Крлежа
очевидно предполагает, что чувственные данные проникают в опыт
ребенка в совершенно чистом виде, то есть без какого бы то ни было
посредничества языка или понятий (о формирующей роли языка в
восприятии действительности см. Радман 1988: 83-94). Тем острее он
ощущает весомость проблемы, перед которой находится: пользуясь
58