Pokrovskiy

исправленной. Происхождения Лукреций был, повидимому, низкого.
Глубокий интерес Лукреция к эпикурейской философии*
которая до тех пор не могла привиться в Риме, представляет
собою явление знаменательное для его эпохи: недаром, кроме
него, эту философию стала изучать и переводить прозой на
латинский язык сочинения Эпикура целая группа философствующих
римлян, имена которых отчасти нам известны: Рабирий*
Катий, Амафиний и другие. Как было указано выше, в некоторых
слоях римского общества со времени кровавой войны
Суллы с Марием и марианцами стал развиваться политический
индифферентизм. Но и частная жизнь людей, ушедших от политики,
не была покойной. Ужас сулланских проскрипций надолго
поразил их умы и сердца: пред ними всегда стоял призрак
смерти; нуждаясь в утешении и ободрении, они тщетно
искали его в исполнении бессодержательных религиозных обрядов,
которые лишь увеличивали у суеверных римлян страх
смерти и загробных мучений, будто бы посылаемых разгневанными
бессмертными богами.
И вот, среди философствующих римских эпикурейцев гордо
возвышается фигура страстного почитателя Эпикура, которого
Лукреций обоготворял не менее, чем когда-то это делали ближайшие
ученики этого философа. Эпикур, по его словам, первый
поднял из глубокого мрака ослепительный свет, освещающий
блага жизни. Его учение о природе возникло из божественной
мысли; оно рассеивает все страхи души, перед ним расступаются
стены мира, оно раскрывает движение мировой жизни в
бесконечном пространстве, а равно и безмятежную жизнь ничем
не тревожимых, ни во что не вмешивающихся богов в вечно
безоблачной и сияющей, эфирной обители, богатой всеми дарами
природы. А страшное для людей подземное царство о
рекой Ахеронтом оказывается несуществующим. Золотые слова
этого философа, впервые открывшего силой собственного
духа истинную мудрость, дают столь великую отраду человеческой
душе, что их надо признать бессмертными, а самого Эпикура
истинным богом, и этот бог гораздо благодетельнее мифических
друзей человечества — Цереры и Геракла. Следуя
по его стопам, римский поэт желает не состязаться с ним, а
только подражать ему: ни ласточка не может тягаться с лебедем,
ни козел с конем.
Сам Лукреций соединяет в себе и мыслителя, изучающего
природу, и поэта, страстно ее любящего, и его поэма не простое
переложение эпикуровской прозы в стихи: даже в самых
абстрактных своих частях она согрета сильным вдохновением,
и сухие ученые аргументы часто подкрепляются и оживляются
истинно поэтическими сравнениями и образами, взятыми из
жизни природы. Например, трудное учение о призраках вещей
иллюстрируется (IV, 136 сл.) очень пластической картиной по*
степенного накопления облаков перед грозой:
106