Pokrovskiy

готовку, укрепившую в нем его природный пафос (преобладающая
стихия в римском красноречии бурного конца республики)-
и сообщившую яркий ораторский колорит его произведениям*
особенно «Энеиде». Вместе с тем, высокий расцвет прозы цицероновского
периода оказал благотворное влияние на технику
и его стиха и поэтического стиля. Кроме того, он превосходно
знал греческую поэзию, как эпическую (Гомер, циклические и
александрийские эники) и дидактическую (Гесиод, Арат и другие),
так и жанровую (Феокрит и другие' идиллики) и драматическую,
прекрасно усвоив себе— преимущественно от Эврипида
— характерное для него соединение жанра с пафосом и
манеру отчетливо и последовательно, точно в драме, располагать
отдельные сцены своего эпоса. Наконец, это большой знаток
и поклонник древнего Рима, и это, вместе с другими данными,
позволяло ему во весь рост рисовать чисто римские,
правда, идеализированные типы и отношения. Он был свидетелем
трагического конца республики и не менее трагического
начала империи (гражданские войны, проскрипции, реквизиции
земель для ветеранов), и это отразилось не только прямо в его
раннем произведении «Буколики» (или, как их называли позднее,
«Эклоги»), в которых он непосредственно жалуется на насилие
ветеранов, но и косвенно в «Энеиде», особенно во 2-й
песни, в которой повествование о падении Трои производит
впечатление потрясающего рассказа о чем-то, пережитом самим
автором.
Как миролюбивый, консервативный и благочестйвый земледелец,
Вергилий оценил наступление мира после гражданских
войн, при Августе, и стал искренним поклонником этого принцепса.
В круг придворных поэтов, группировавшихся около
Мецената, ближайшего сотрудника Августа, он ввел также
своего друга Горация. Ведь и сам Август сочувствовал древним
римским доблестям и благочестию и выдавал новый строй
за восстановление древней римской республики. Таким образом,
Вергилий является самым ярким выразителем ретроградноромантических
чаяний и идеалов эпохи перелома, т. е. конца
республики и начала империи.
В отношении биографии Вергилия мы, вообще говоря, поставлены
в довольно хорошие условия, так как до нас дошло
несколько еще античных его жизнеописаний. Из них особенно
выдается жизнеописание, принадлежащее грамматику Донату
и восходящее к ученому историографу и секретарю императора
Адриана Светонию, который пользовался свидетельствами о нем
его современников и людей, близких к нему по времени.
Мы узнаем из этой биографии, что он был высокого роста,
с смуглым лицом, с'мужиковатой наружностью, с некрепким
здоровьем. В устной речи он не производил впечатления человека
образованного, но стихи свои читал с исключительным
мастерством и привлекательностью. Далее, кроме зацятий фи-