Pokrovskiy

Как ни сознавали римляне свою зависимость от греков в области
литературы, но один из литературных родов, именно сатиру,
они решительно признавали своим изобретением, не отрицая,
впрочем, ее внутренней связи то с древнеаттической
комедией, то с так называемыми «диатрибами» (беседами) греческих
киинческих философов. Но они не отрицали и формального
греческого влияния на некоторые виды своей собственной,
национальной по содержанию сатиры. Так, некоторые из римских
сатириков — особенно Варрон, Сенека, и отчасти Петроний —
заимствовали у представителя и популяризатора кинической философии
сирийского грека Менипиа из Гадары (р. около 280 г. до
н. э.) своеобразную внешнюю форму сатиры, именно причудливое
сочетание прозы со стихами всевозможных размеров, начиная
с тяжелого гексаметра и кончая лирическими логаэдами.
Варрон даже прямо назвал свои сатиры- мениппейскими.
Первый истинный римский сатирик Л у ц и л и й дал своим
сатирам римское название saturae (слово это означало, например,
блюдо, на котором были соединены разнообразные кушанья, или
фарш, состоявший из всевозможных составных частей, или, наконец,
закон, заключавший в себе разные,* мало связанные друг
с другом постановления). Он взял его у старого поэта Энния
(239 169 гг. до н. э.), который так назвал свой сборник стихотворений
на разные житейские и философские темы, написанных
разными стихотворными размерами. Этой манере сначала следовал
и сам Луцилий (некоторая часть его сатир написана разными
размерами), пока не остановился, наконец, на гексаметре, который
теперь стал одним из основных стихотворных размеров
сатиры: именно к Луцилию примыкают в этом направлении Гораций,
Персий и Ювенал.
Как мы уже сказали, несмотря на следы греческого влияния,
римская сатира вполне национальна по содержанию. Но сила
сатирического размаха зависела в каждом случае от эпохи, в
которую жил тот или другой сатирик, и от его социального
положения, наконец, и от его личных вкусов и убеждений.
Так, Луцилий, богатый и независимый всадник, опиравшийся
при этом на дружбу с Сципионом Африканским Младшим, мог
свободно высказываться не только о положении государства и
общества, но И об отдельных, хотя бы и высокопоставленных
политических деятелях. Этой свободе слова содействовала самая
эпоха Гракхов, к которой по преимуществу и относятся его
социально-политические сатиры, именно — упадок сената и аристократии.
Большая свобода слова была и в конце республики,
когда престиж власти был сильно расшатан. Поэтому значительной
независимостью отличалась и сатира Варрона, сенатора
и уважаемого ученого. Гораздо оолее связан был Гораций, сын
вольноотпущенника, вдобавок скомпрометировавший себя службой
в войске Брута. Новый порядок — принципат -- нарождался