Pokrovskiy

^narratio), о которой сам Цицерон был блестящим мастером, была
предметом особой заботы оратора: в рассказ могут быть
вплетены элементы и аргументации и патетического воздействия
на судей, ибо narratio «изобретена не для того, чтобы знакомить
судыо с фактами, но для того, чтобы он согласился с оратором»
(Квинтилиан, IV, 2, 21). Поэтому рассказ должен быть обработан
тщательно, в краткой и правдивой форме, языком разговорным
и общепонятным, так чтобы судья не заметил уловок
оратора. С этой точки зрения Квинтилиан очень,хвалит (iy, 2 ,
57) то место из narratio речи в защиту Милона, в котором Цицерон
рассказывает о подробностях отъезда Милона в Ланувий:
«Милон, пробыв в тот день в сенате вплоть до окончания заседания,
вернулся домой, переменил одежду и обувь и некоторое
время промедлил, пока собиралась, как водится, его жена». И
вот, если удавались реалистические, Еполне правдоподобные детали
общей картины, то оратор и пользовался случаем включить
в рассказ факты уже неверные, подобно упомянутой дате
столкновения Клодия и Милона.
Изложенная со всей наглядностью narratio, заключая в себе
элементы аргументации, в отдельных случаях, особенно в речах
Цицерона против Веррсса, могла даже не требовать дополнительной
аргументации: настолько убедительна ома была сама
по себе. Но Цицерон иногда усиливает действие подобной narratio
посредством эффектных патетических отступлений (e^rcssio).
Особенно эффектна narratio о казни называвшего себя римским
гражданином Гавия, которого Веррес приказал казнить за
шпионаж. Цицерон, собственно говоря, не установил личности
казнимого, и все-таки, человек, называвший себя римским гражданином,
начинает мало-помалу фигурировать в его дальнейшем
изложении, почти как действительный гражданин. Вот небольшая
выдержка из этой знаменитой narratio: «секли розгами
на Мессанской площади римского гражданина; но несмотря на
все страдания этого несчастного, ни один стон не прерывал свиста
розог, ни один возглас, кроме лишь слов: я римский гражданин».
Приподнятый, несмотря па внешнюю простоту, рассказ неоднократно
прерывается патетическими воекдицаниями оратора и
заканчивается истинно эффектной commiseratio: «О, сладчайшее
имя свободы! .О, великие права нашего гражданства! О, Порциев
закон и законы Семпрониевы! О, трибунская власть, по
которой с горечыо тосковал наш плебс и которая, наконец, возвращена
ему! До того все дошло, что римский гражданин, в
провинции римского народа, в городе союзников, привязанный
на форуме, подвергается сечению розгами со стороны того, кто
сам имеет фасцы и секиры лишь как милость римского народа!»
В этих патетических, отчасти мелодраматических излияниях,
особенно в конце 'речей, Цицерон видел свое главное преимущество,
Но ясно, что далеко не всегда они шли у него из
144