Pokrovskiy

в ней дольше всего сохраняются старые добрые правы; она
дает государству наиболее доблестных и храбрых солдат.; из
нее вышли и великие государственные люди, вроде Дециев,
Мариев и Камиллов, которые сделали маленький патриархальный
Рим главою мира..
Все это мысли, которые занимали римских государственных
людей, начиная с Гракхов. Но они не могли не занимать и
современных Вергилию правителей: он сам ссылается на Мецената,
который настойчиво советовал ему разработать этот
сюжет; равным образом он ждет от Октавиаиа (Августа) возрождения
Рима вообще и в частности земледелия (I, 500 и 27:
auctorem frugum tempestatumque potentem).
Но тема эта была благодарна для Вергилия и в поэтическом
отношении, делая его преемником самого Гесиода, и он с гордостью
заявляет (III, 4 след.), что ему незачем браться за
избитые сюжеты о подвигах Геракла, о смерти его сыш
Гиласа (которую, впрочем, он сам воспевал в «Буколиках»
VI, 43) и т. п.
Он приступил к «Георгинам» через 2—3 года по издании
«Буколик». Возможно, что*этот. промежуток был употреблен
им на изучение довольно сложных подготовительных материалов,
как прозаических, так и поэтических. Кроме «Работ и
дней» Гесиода он пользовался поэмами Никандра о земледелии
и пчеловодстве, астрономической поэмой Арата («Явления»);
сверх того, у него немало реминисценций из Гомера, Аполлония
Родосского, Каллимаха., Феокрита, Пар фения; из прозаиков
он изучал финикийского агронома Магона (сочинение которого
было известно о греческом переводе), зоологические и ботанические
труды Аристотеля и Феофраста, отчасти Ксенофонта
(«Домострой»), Катона Старшего и особенно Варрона, отчасти
Лукреция; есть реминисценции и из Энния, причем самая картинная
из них (со свойственными Эннию аллитерациями) находится
в начале 3-й песни, где Вергилий говорит, что надо
испробовать путь, по которому и он мог бы «подняться с земли
и победоносно порхать по устам людей» (ст. 9: qua me
quoque possim tollere humo victorque virum volitare per ora).
Такая широкая эрудиция дает поэме научную глубину, но
отнюдь не делает ее тяжеловесной, так как поэт не ставит
себе задачи дать полную систематическую энциклопедию
агрономии, но некоторые, очевидно, не выгодные с поэтической
точки зрения отделы опускает.
Как бы то ни было, он не мог пройти мимо многих важных,
но суховатых сообщений Аристотеля и Варрона, и в виду
его глубокой истинно поэтической любви к природе они приобретают
у него художественную форму. Самое богатство материала
не только не подавляет поэта, но часто дает повод
к превосходным экскурсам, например, к яркому описанию пастушеского
быта в знойной Ливии и сурового климата холод-