Pokrovskiy

Старуха, как это полагается в ее роли — и в элегии и в новоаттической
комедии, — выпивает вино и обнадеживает молодую
девушку, что завтра непременно явится Леандр (ср. у Тибулла
7, 3, 83 и «Heauton timorumenos» Теренция, ст. 275). Для Овидия,
впрочем, важна не столько домовитость молодой девушки,
сколько симпатичные и интересные позы, которые она принимает
за работой. Ниже, при разборе «Фастов», мы увидим, что в
сходных чертах изображена Овидием Лукреция, трагически величественная
в рассказе Тита Ливия.
Весьма важно для понимания отношения Овидия к Вергилию
послание Дидоны к Энею (VII): величественная и восторженная
Дидона Вергилия обратилась у Овидия в заурядную влюбленную
женщину, которой вдобавок поэт сообщил свой собственный
риторический язык. Риторична уже сочиненная ей эпитафия (ст.
195—196): «Эней доставил и причину, и смерть, и меч, а Дидона
умерла сама, собственноручно покончив с собой». Дидона раскаивается
в том, что она слишком поспешила поверить рассказам
Энея и слухам о нем; теперь в ее глазах ом не более, не
менее, как искусный обольститель. Почему погибла Креуса? Конечно,
потому, что ее жестокий муж намеренно покинул ее. Зачем
он едет в Италию? Чтобы обольстить и обмануть еще одну
женщину и воспользоваться ее приданым. Ома желает, чтобы е$
формуляре Энея красовалась и ее смерть. Дидона Вергилия, потрясенная
отъездом Энея, с ужасом представляет себе положение
пленницы у грубого царя Иарбы. Но если бы у нее был
ребенок от Энея, похожий на него, то и с этим положением она
готова помириться («Аеп.» IV, 327). Овидий создал из этого серьезный
пункт обвинения (ст. 133): «преступный, ты, может быть,
оставляешь Дидону беременной, и часть тебя, может быть,
кроется в моем теле. Несчастный младенец разделит судьбу несчастной
матери, и ты будешь виновником смерти того, кто еще
не родился. Вместе со своей матерыо дюгибпет брат Иула, и
одно и то же преступление унесет в могилу нас обоих, соединенных
вместе». Овидию точно доставляет удовольствие самые
глубокие замыслы Вергилия передавать в шутливой, даже
игривой форме. Вспомним, например, характерную завязку романа
Дидоны и Энея у Вергилия. Влюбившись в Энея, Дидона
просит Цовторения его рассказа в той же обстановке, в какой
он рассказывал в первый раз. Овидий не желает понять, как может
нравиться буквальное повторение одного и того же: его
Одиссей пленяет Калипсо своими рассказами, но при этом именно
своей способностью разнообразить форму рассказа, умением
рассказывать об одном и том же каждый раз в новой форме
(«Ars am.» II, 127): «Она снова и снова просила его рассказать
о падении Трои. Он делал это часто и обыкновенно рассказывал
то же, но по-иному. Они как-то остановились на берегу; даже
и там прекрасная Калипсо требует рассказа о гибели Одрисийского
вождя (т. е. Реса). Он легким прутиком—как раз в это время
2 '2