Pokrovskiy

в голосе слышались слезы и сердечность, вызывавшие у слушателей
сострадание и доверие. Будучи государственным человеком,
Антоний все же не любил заниматься правом, но был
уверен в своей способности воздействовать на разнообразные
чувства слушателей. Пройдя греческую школу красноречия,
Антоний, однако, скрывал свое знакомство с греками и объяснял
свои успехи счастливым вдохновением. Оно, действительно,
не покидало его, и в тех процессах, о которых рассказывает
Цицерон, его изобретательность была прямо поразительна, тем
более, что ему удавалось благодаря этому дару выигрывать
дела почти безнадежные.
В 98 г. до н. э. он защищал по обвинению в лихоимстве
(de repetundis) Мания Аквилия, который был доблестным сподвижником
Мария в войне с кимбрами и тевтонами и затем победоносно
окончил очень тяжелую воину с восставшими сицилийскими
рабами. В конце речи Антоний сорвал с подсудимого
тунику, показал судьям и публике рубцы от ран, полученных
в грудь, и тем добился его оправдания. Вот как это рассказано
Цицероном от имени Антония (De o'ratore II, § 195). «Когда я
видел, что тот, которого я помнил, как консула, как императора,
1 получившего отличия от сената и восходившего с овацией
на Капитолий, теперь удручен, убит горем и находится
в! величайшей опасности, то я только тогда попытался возбудить
у других сострадание, когда сам им был охвачен.2
Я почувствовал, что судьи стали приходить в большое волнение
именно тогда, когда я заставил подняться печального старика
в траурной одежде и сделал то, что ты, Красе, так хвалишь
(хотя это зависело не от искусства, о котором я не знаю,
что и сказать, но от сильного волнения и от скорби), а именно
я разорвал его тунику и показал шрамы от его ран. Когда мою
скорбную речь очень поддерживал своими слезами сидевший
здесь его сторонник Гай Марий, и когда я, часто обращаясь
к Марию, поручал его попечениям его товарища и взывал
к нему, как к помощнику в защите общей для всех полководцев
участи, то этот призыв к состраданию, это воззвание ко
всем богам и людям, к гражданам и союзникам не обошлось
без слез и скорби с моей стороны».
Не меньшую находчивость проявил Антоний и в запутанном
деле Норбаиа. Консул Сервилий Цепион был разбит на го-
1 Т. е. главнокомандующего.
’ 2 Этому рассказу предшествуют у Цицерона (§ 187 сл.) очень важные
я картинные соображения о необходимости для оратора быть самому глубоко
проникнутым теми чувствами, которые он хочет вызвать у слушателей.
Так как он защищает живое страдающее лицо, так как далее самый
процесс связан с положением государства, и неудача может тяжело
отразиться па репутации самого оратора, то соответствующие чувства должны
развиться у него с большей силой, чем у трагического поэта или у
трагического актера, которые изображают вымышленные страдания лиц м и ­
фологических. ' '