Pokrovskiy

отличалась глубоким задушевным лиризмом, что бросалось в
глаза даже иностранцам, посещавшим Россию задолго до Ломоносова.
Так, бывший в Москве в эпоху Смутного времени англичанин
Джемс записал трогательные, только что сложенные песни
о дочери Бориса Годунова Ксении.
Мы знакомы и с сильным лирическим пафосом причитаний,
которые вдобавок часто имели драматическую форму (см. например,
прочувствованные причитания на похоронах Насти в «Лесах»
Мельникова-Печерского): плачеи ведет одно из них от лица
покойницы, другое от лица ее матери и т. д. Наиболее подробный,
и притом высоко интересный, материал дает большой сборник
Северных причитаний Барсова.
Лишь в конце XVIII в ’ у нас появляются первые сборники
народных песен и былин, и только с XIX в. начинаются планомерные
поиски остатков народной поэзии. Толчком к этим поискам
явился развившийся на Западе (особенно в Германии) интерес
к первобытной культуре и поэзии, монументальное собрание
немецких сказок — труд братьев Гриммов, — издание сербских
песен, собранных Вуком Караджичем, а также национальный
подъем после нашествия Наполеона. С эпохи Пушкина и
его современников элементы народной речи и творчества входят
и в художественную литературу.
Но у римлян, если и был интерес к первобытной культуре,
то ом проявлялся преимущественно у философов или политиков:
первые противопоставляли простоту первобытной жизни порокам
своего времени, для последних, по соображениям военно-политическим,
интересно было знать нравы малокультурных народностей,
чтобы уметь завоевывать их и приучать к римской власти.
Но первобытная поэзия, вообще говоря, их не интересовала, не
интересовала и устная поэзия собственного народа. Этим и объясняется
крайняя скудость и лаконичность сведений о ней.
Но все-таки нельзя недооценивать, прежде всего, существования
древнего, общеиталийского стихотворного размера, называемого
сатурнийским стихом, который состоял из сочетания
ямбов с трохеями, и, по выражению всецело проникнутого греческим
влиянием Энния, восходил ко временам незапамятным,
когда его употребляли древние певцы и фавны.
Размер этот известен нам преимущественно из надгробных
надписей (elogia), для которых он употреблялся, правда, не
очень часто, почти до конца республики. Справедливость требует
сказать, что подобные надписи (в роде надписей на гробницах
Сципионов) ничего поэтического в себе не заключали,
так как на них кратко, можно сказать протокольно, обозначали
происхождение покойника, государственные должности, которые
он занимал, и его военные подвиги.1 -
1 Вот текст и перевод старейшей из этих надписей, восходящей к III в.
до н. э.: «Hone oino ploirunie cosentlont R(omai) | Duonoro optuino fuise