Pokrovskiy

кивая при приходе матери; оно быстро летит вниз, а у нее от
сознания вины на опечаленном лице разливается краска стыда».
В эту канву, разрезая образующий ее сложный условный период,
вдруг вклинивается полное острой скорби воспоминание
о недавней смерти брата — сперва, однако, в несколько изысканной
форме (недаром стихотворение посвящено щеголеватому
оратору): «ведь недавно в пучине Леты катящаяся волна
омыла побледневшие ноги моего брата, которого троянская
земля унесла с наших глаз и внизу, на Ретейском берегу, давит,
растирая в прах. Я заговорю с тобой, но никогда не услышу
о том, что с тобой было; никогда я тебя, брат, который
для меня милей жизни, не увижу потом; по зато я всегда тебя
буду любить, .всегда буду петь песни, опечаленные твоей
смертью, как поет под густой теныо ветвей Даулийская птичка
(т. е. соловей), оплакивая судьбу погубленного Итила (иначе —
Итиса)».
Таким образом, даже изысканность ученой школы отнюдь
не заглушает яркого природного дарования поэта и его искренности.
Налет александрийской учености иногда наблюдается
даже в самых интимных стихотворениях Катулла: например,
в стихотворении седьмом безумно влюбленный поэт желает
столько поцелуев Лесбии, сколько существует в мире песчинок,
и «сколько звезд в молчании ночи видит тайную любовь
людей». Стихотворение мило оканчивается проявлением суеверия,
свойственного любовникам: поцелуев должно быть так
много, «чтобы ни любопытные не могли их пересчитать, ни злой
язык оговорить». Но бесчисленность песчинок выражена чересчур
учено: «как велико число ливийского песку, что лежит
В' обильных сильфием Кир.енах между оракулом знойного Юпитера
(т. е. Юпитера Аммона в Африке) и священной гробницей
Батта (мифического основателя Кирен)».
Впрочем, для современного читателя наиболее привлекательны
те интимные стихотворения Катулла, которые свободны
•от александринизма.
Упомянутой смерти брата посвящено прочувствованное стихотворение
101-е, в котором уже нет никаких прикрас. О ней
же он мимоходом говорит в стихотворении 68, находя для
своей грусти самую простую форму: «все эти занятия (т. е.
поэзией) унесла от меня братняя смерть, повергнув меня в
траур. О брат, отнятый у меня несчастного! Ты, брат, ты своей
•смертью разбил мое счастье, вместе с тобой погребен весь наш
дом. Вместе с тобой погибли все наши радости, которые при
твоей жизни питала сладостная любовь. С твоей гибелью я
совершенно изгнал из своего сердца все эти влечения и всякую
усладу души».
Центральное место в лирике Катулла занимает его любовь
к Лесбии (Клодии). Эта патрицианка была для него живым
воплощением истинной красоты и прелести (ст. 86: «она и в це-
•8* 115