Pokrovskiy

время религиозно-политических войн среди гугенотов очень популярны
его рассуждения о равенстве людей от природы и о
презрении к смерти (следы этих теорий мы находим в драмах
Шекспира). Особенно большим поклонником егб был Монтэнь,
который находил у него и у Плутарха то удобство, что они
рассуждают на разные темы «в отдельных несвязанных пьесах,
не требующих обязательства большой работы». Пушкин, который
читал Монтэня неоднократно и основательно, смотрел на
Сенеку глазами Монтэня и с своей стороны оставил немало
набросков статей на разные темы. Популярны были и его трсЯгедии
(см. в «Гамлете» Шекспира упоминание об актерах, которые
умеют играть и Плавта и Сенеку). В классической французской
литературе им подражал Корнель и особенно Расин,
а такой крупный филолог, как Скалигер, ценил их даже выше
эврипидовских, которых, впрочем, в те времена почти никто не
понимал, кроме Расина. В новое время поклонником Сенеки
был философ Шопенгауэр.
ГЛАВА XXIV. ПЕРСИЙ
Мы закончили отдел о Сенеке его сатирой на Клавдия.
Эпоха Нерона дала еще двух сатириков, диаметрально противоположных
друг другу — Персия и Пет.рония. Сатиры последнего
мы будем рассматривать в конце этого отдела, а теперь
займемся Персием, так как и он, подобно Сенеке, был философом-стоиком
и находился под влиянием риторической школы,
с той, однако, разницей, что у Сенеки ригористический сам
по себе стоицизм умерялся большим знанием практической жизни,
а в риторике, хотя временами и до крайности вычурной, он
сам был большим мастером. Мы видели, что стоическая философия
стала в эту больную эпоху учительницей жизни и руководительницей
совести, и, таким образом, в римском стоицизме
этого времени сосредоточилась и оппозиция по отношению
к существующему режиму, особенно к порокам высших
общественных классов. Именно в этой духовной атмосфере
жил и действовал Перси й (по происхождению всадник, из
Волатерр в Этрурии, 34—62 гг. н. э.). В известной мере он
примыкает к Луцилию и к Горацию: как раз чтение Луцилия
внушило ему мысль писать сатиры, и он даже начинает свою
первую сатиру стихом Луцилия: о, curas hominum, о, quantum
est in rebus inane! (о, заботы людей, о, какая во всем пустота!);
но у н,его совершенно нет знания жизни, и его сатиры являются,
в сущности, полушкольными декламациями на этические
темы в духе стоицизма, которым молодой поэт был фанатически
увлечен, тем более что он с ранней юности сблизился со стоиком
Корнутом и был родственником жены знаменитого стоика
Трасеи Пета. И от Луцилия, а тем более от Горация он резко
отличается крайне вычурным, доходящим до темноты языком,
299