Pokrovskiy

для этого выделения есть и политические причины, кстати сказать,
не безразличные для развития литературы: Август вводил
монархическое начало с большой осторожностью, считаясь с
укоренившимися республиканскими традициями и, по крайней
мере для видимости, оказывал уважение старым республиканским
учреждениям. Политическая свобода, несомненно, при
нем пострадала, однако, не погибла совсем, и даже такой пессимист
как Тацит, признает, что к началу правления Тиберия
«еще оставались следы умирающей свободы».
Честолюбивый и властолюбивый по своей натуре Август
вместе с тем был человеком жестоким, и впоследствии философ
Сенека говорил («De dementia»), что мягкость его правления
во вторую половину жизни была лишь «утомленной жестокостью».
Но он был искусным дипломатом с самых молодых
лет. Он восстановил некоторые прерогативы сената, что было
переоценено по сравнению с унижением сената при Цезаре; он
старался восстановить древнеримские нравы как основу могущественной
республики, он торжественно отказался от одиозного
титула диктатора; высшим магистратам, по существу
очень обессиленным, он оказывал внешние знаки почтения;
себя самого он всегда (даже в своих предсмертных «Res
gestae») выдавал лишь за первого гражданина, который никогда
не стремился к расширенной за пределы конституции
своей власти, но который имел счастье удостоиться особой
любви своих сограждан. Внешнее почтение оказывалось даже
и народной массе: за рекомендуемых им кандидатов он смиренно,
с соблюдением старого республиканского обряда, просил
народ. В конце концов он признан был восстановителем республики
и получил титул «отца отечества».
Затеянная им непосредственно после войн Цезаря с Помпеем
и помпеянцами война, с Брутом и Кассием разорила всю
римскую державу, и ей грозили, пользуясь этой грандиозной
смутой, очень опасные внешние враги. Но Августу, точнее —
умелым политикам и полководцам, состоявшим при нем, удалось
выйти из затруднений и обезопасить внешние границы
империи. Вследствие всего этого, римские консервативные
круги общества забыли о первых кровавых шагах Августа и
возвели его на недосягаемую высоту.
Мы сказали, что при нем было фактически ограничено политическое
красноречие; но возможны были занятия историей,
и Август мирился с тем, что первый историк его времени и
его-друг Тит Ливий отдавал предпочтение Помпею перед Цезарем.
Но со времен Тиберия, который не постеснялся усилить
монархическую власть отнятием у плебса избирательных и законодательных
прав и поощрением процессов об оскорблении
величества не только римского народа, но и его принцепса, —
со времен Тиберия и занятия историей становились опасными,
поскольку у историка можно было прочесть сквозь строки не-