Pokrovskiy

свободному человеку, приписывается связь с рабыней, спина которой
иссечена розгами; а служанку он убеждает в том (II, 8)..
что любовь к рабыне отнюдь не предосудительна, ибо Ахилл
был влюблен в служанку Брнсеиду, Агамемнон — в пленницу
Хрисеиду: «что было прилично царям, почему я должен считать
позорным для себя?»...
Другой, еще более характерный пример; любящим тяжело
от ревности мужа, между тем, последний много выиграл бы,
если бы был покладистым по отношению к любовникам своей
жены, которые стали бы усердно угощать его,, т. е. говоря языком
нового Августовского законодательства, сделался бы leno
(III, 4). С другой стороны, любовь без Препятствий не интересна,
и Овидий комически грозит покладистому мужу разорвать
связь с его женой, не желая иметь дело с «мужем-сводником»
(leno maritus — «Amor.» II, 19).
Ясно, что действующие лица этих элегий фиктивны. Вместе
с тем, этот выпад против новых законов так занимал поэта, что
он его применяет в еще более остроумной форме к роману Елены
и Париса в «Героидах». Он решительно оправдывает Елену,
которую сам покладистый, и слишком доверчивый муж толкнул
в объятия интересного гостя.
Анализ всех остальных элегий сборника вряд ли нужен, так
как ничего существенно нового он не прибавил бы к тому, что
уже сказано.
Но нельзя не сказать несколько слов в заключение этого
очерка о стоящей особняком элегии (III, 9) на смерть Тибулла
(около 19 г. до н. э.). В своей автобиографии Овидий жалуется
на то, что преждевременная смерть этого знаменитого элегика
не дала укрепиться его дружбе с ним. Элегию эту некоторые
современные критики считают перлом всего сборника элегий.
Она, действительно, отличается большой живостью и изяществом,
но все-таки несвободна от некоторых излишеств, свойственных
Овидию: на похоронах Тибулла Амур плакал так, как
некогда оплакивал смерть своего брата Энея, а Венера была потрясена
смертью Тибулла; как некогда смертью своего возлюбленного
Адониса (ст. 13—16). Не обходится поэт и без сомнений
в существовании богов, которые допускают гибель превосходных
людей, и эти сомнения выражены у него в чересчур нарядной
для траурного стихотворения азианской форме: «Живи
благочестивым — умрешь, благочестиво почитай святыни, и тебя,
благочестивого, тяжкая смерть прямо из храма потащит в могилу»
(ст. 37—38). Наконец при последнем прощании с прахом
шутливо изображена пикировка между обеими подругами Тибулла
Делией и Немесидой: «любовь ко мне была для тебя счастливее;
ты был жив, пока я была предметом твоей страсти», —
сказала Делия. — «Что тебя, — отвечает ей Немесида, — так
огорчает потеря, которую я понесла? Меня он держал, умирая,
слабеющей рукой» (ст. 55—58).