Pokrovskiy

страдания пораженной горем матери, ее горькие жалобы на
•Олимпе: ее трогательные просьбы ко всем — сказать, что стало
с ее дочерыо, — всюду встречают глубокое молчание, все от нее
отвертываются. Тогда она срубает у подножия Этны два огромных
кипариса, поднимается при помощи их на вершину этого
вулкана и там изготовляет себе неугасимые факелы, которые
должны ей светить в ее далеком странствовании по морям и
землям. Каждая дорога, по которой она идет, орошается ее слезами,
море и берега освещаются ее факелами. На этом поэма
обрывается.
Автор отличной книги по истории римской литературы Питон
почему-то сравнивает эту поэму с наименее удачными повествованиями
Овидия, но внимательное ее чтение параллельно
с соответствующими отрывками из Овидия может свидетельствовать
только о том, как много в данном случае проигрывает
Овидий: ведь у пего, кроме занимательности его изложения
(слишком риторического в «Фастах»), не проявлено ни драматизма,
ни лиризма, который помог бы глубже понять душевное
состояние осиротевшей матери.
§ 7. КЛАВДИЙ РУТИЛИЙ НАМАЦИАН
Мы видели, что вся литературная деятельность Клавд^аиа
проникнута горячей любовыо к Риму и верой в его вечную
власть. Эта любовь была вообще свойственна гражданам позднейшей
римской империи, независимо от их национальности.
Еще известный эдикт Каракаллы (212 г. н. э.) о даровании римского
гражданства большинству провинциалов в высочайшей
степени содействовал сплочению разных частей многоплеменной
империи. «Рим один, — говорит Клавдиан в 3-й книге о консульстве
Стилихона '(XXIV, 150), — принял в свое лоно побежденных
и лелеял их, как мать, ио не как владычица; он назвал
гражданами тех, кого укротил, и узами родства связал отдаленных
друг от друга людей. Его мирным нравам мы все обязаны
тем, что иностранец живет в нем как у себя на родине,., что
мы все — одно племя. И не будет никогда конца римскому владычеству».
Эту пламенную любовь к Риму разделяет и его современник
Клавдий Рутилий На м а ц и а н, родившийся в Южной
Галлии и занимавший в Риме ряд высших должностей, до
Должности префекта города Рима включительно. Опустошение
его родины готами заставило его в 416 г. покинуть Рим, с которым
ему было очень трудно расставаться: «перед прощаньем,
— говорит он (I, 43), — я многократно целую ворота и
чрез священный порог нехотя ноги идут». С прочувствованным
гимном он обращается к покидаемому городу (I, 51 сл.):
«Слазу твою я пою и всегда буду петь, пока жив я...
Ты ведь, как солнца лучи, осыпаешь дарами всю землю...